Он закончил дышать капалабхати и открыл глаза. Тая, застигнутая врасплох, не успела отвернуться, заливаясь румянцем смущения или возбуждения. Чуть полновата, напористая, лет десять назад он бы мог… Но сейчас… Ничто не вздрогнет, ему уже не восемнадцать, чтобы просто обыденный секс, да еще с глубоко неудовлетворенной женщиной. Это видно с первого взгляда, да еще глупая ухмылка, когда Витя предлагает в асане пошире раздвинуть ноги.
— Виталик, ты торопишься?
— Да, нужно лететь.
— Жаль. А в Кашмир собираешься?
— Да. Витя сказал о поездке, меня заинтересовало.
— Ну, отлично.
«Черт! И ты тоже?»
Он стоял на дороге. Движение перекрыли. Черноту неба разрывал золотой дождь салюта. Вокруг смеялись, пили и смеялись. Двенадцатое июня, но в принципе все равно, что отмечать. Непроизвольно дотронулся до повязки на шее. Опять огромный гнойник, снова вскрыли, теперь противное почесывание, стянутость. Он обернулся. Она шла навстречу сквозь летнюю ночь, в свете вспышек.
— Сегодня у тебя есть время?
— Да.
— Можем провести вместе ночь?
— Сомневаюсь.
— Ладно. Пойдем гулять.
Он сжал ее запястье, хрупкое, теплое.
— Я тебя запомнила.
— Серьезно?
— Да. Очень четко. Ты мне приснился. Правда, это был очень страшный сон. Мы с тобой стояли на плоту, под нами — черная вода, за нами — непроницаемый туман. На берегу был Витя. Он протягивал мне руку, чтобы я вернулась. Ты держал меня. Я колебалась. Плот качнулся, и я упала в воду, мгновенно сомкнувшуюся надо мной.
— Кстати, как ты и советовала, я собираюсь в Шринагар.
— Отлично.
Они шли и шли… Он сильнее прижимал ее к себе, обвивая тонкую талию. Со Сретенки на Рождественский бульвар, на Чистые пруды, свернули и пошли насквозь через дворы, звенящие темнотой.
— Не устала?
— Чуть-чуть.
— Давай посидим.
Виталик провел ладонью по зеленой скамейке на детской площадке. Ребята катались на карусели, от которой разносился протяжный скрип. Он положил ее ноги к себе на колени и начал тихо гладить. Наклонился и укусил в шею.
— Больно.
— Тебе же это нравится?
— Не всегда. Ты меня пугаешь.
— Пока нет. Но обещаю, тебе будет так страшно, что покажется — вот-вот сердце разорвется, потом короткая остановка дыхания и ни с чем не сравнимое удовольствие.
— Расскажи, что ты будешь делать.
Она провела по его руке до локтя, где вдруг ожил каждый шрам. Старые раны. Дерево в лесу, веревка и шесть дней без воды… Нет, с тобой ничего такого, моя девочка.
— Ты хочешь меня?
— И да… Но сомневаюсь… И пугает, как долго принимаю решение…
— Знаешь, все нужно делать только для себя. В конечном счете, лишь это имеет значение. Мы живем только для себя. У меня был друг, Олег. Мы были знакомы с самого детства. Он умер. И ничто в мире не изменилось. Ни для кого. Только номер его в телефоне стер. Вот и все. — Он поцеловал ее — мягко касаясь губ. — А мне, как ты думаешь, что мне нужно?