— Толпы оборванных торговцев продают изделия из стали, — пробормотала Мари и осеклась, сообразив, что читает на память стихи Беннета.
Он вздрогнул и, повернувшись к девушке, спросил:
— Что вы сказали?..
Она побледнела и пробормотала:
— Я просто…
— Мари, эти слова я написал после Коруньи.
Она потупилась и тихо сказала:
— Я подобрала вашу книжку, когда вы выбросили ее в Мидии.
— И вы прочитали ее?
Ведь это было личное… Даже позволяя себе помечтать, как когда-нибудь опубликует некоторые из своих стихов, он никогда не думал, что напечатает именно эти стихи. В них не было ни размера, ни рифмы. Он тогда не трудился в поисках нужного слова — просто старался избавиться от тяжких мыслей и чувств.
Смеялась ли Мари над сентиментальностью многих его страниц? А может, жалела, как бедного простака, вообразившего себя поэтом?
Она, без сомнения, была художницей, и его жалкие попытки писать, должно быть, казались ей смешными.
Молча отвернувшись от Мари, Беннет зашагал дальше. Он знал, что она следовала за ним, так как слышал за спиной ее шаги.
— У вас не было никакого права, — пробурчал он, словно обращаясь к самому себе.
— Я знаю, — прошептала она очень тихо.
«Но если так, — думал Беннет, — то выходит, что мои стихи сохранились, не утеряны».
Собравшись с духом, он проговорил:
— Я ожидаю, что вы вернете мне книжку.
— Конечно, верну. Я как раз собиралась сказать, что она у меня.
Воцарилось неловкое молчание. Но что же Мари думала о его стихах? Ему вдруг ужасно захотелось узнать ее мнение о них. Почему она до сих пор ничего про это не говорила?
Ответ был очевиден, и этот ответ…
Невольно вздохнув, Беннет проговорил:
— Не беспокойтесь, я не возомнил себя поэтом. Просто у меня такой способ коротать долгие часы между сражениями.
Черт побери, теперь он говорил как ребенок, пытающийся избежать наказания. Все, хватит болтать!
И все же он вновь заговорил:
— Я прекрасно знаю, что не умею писать. Однажды в Итоне я выставил свою поэму на конкурс, и учитель английского языка отругал меня за то, что я сделал посмешище из освященной временем традиции.
Но Мари не рассмеялась, — напротив, тяжело вдохнула.
— Конечно же, учитель был не прав.
Искренность, прозвучавшая в голосе Мари, встревожила Беннета. И он продолжал:
— Но я не винил учителя. Поэма была ужасно плохой, и он подумал, что я выставил ее в шутку.
Он трудился над этой поэмой два месяца, снова и снова обдумывая ее и перечитывая. Подал же перед самым закрытием конкурса, потому что первый экземпляр выглядел ужасно неопрятным и он был вынужден переписать поэму. Со свойственной школьникам самоуверенностью он ждал одобрения и похвалы. Увы, на следующий день учитель выступил против него перед всем классом, прочитав его поэму и обвинив в том, что он превратил конкурс в посмешище, в фарс. И конечно же, Беннет сделал то, что сделал бы любой мальчик двенадцати лет, — он рассмеялся и согласился со своим учителем. А затем получил наказание от учителя, а также поздравления от других мальчиков — за веселую проделку.