– Одевайся, милая! От окна дует. Застудишь наше, женское.
А тебе, Сид, я уши надеру! – свирепо продолжала она. – Поросенок ты эдакий! Если б я знала, на что ты меня позвал, я бы сама на тебя в КГБ стукнула!
Сидор чмокнул Перуанскую в руку.
– Пощади, божественная! Исправлюсь! Завтра же стану традиционалистом, деревенщиком! Буду писать в «Наш современник»!
Перуанская засмеялась:
– Не могу на тебя долго злиться. Пиши себе что хочешь, шут гороховый! А сейчас – зови народ к столу!
Все ушли. К Джону подошла Варя Рожицына.
– Идемте, я вас утюгом посушу, – просто сказала она, и от звука ее голоса внутри Джона потеплело. – Идемте, вы мокрый, нехорошо!
И он покорно отправился в ее маленькую комнату с кружевными занавесками на окне. Раздевшись до трусов (Варя отвернулась), он сел на стул и наблюдал, как Рожицына ловко, без лишних движений проглаживает утюгом его джинсы и рубашку. Смотреть на нее было приятно. Вся она была какая-то домашняя…
– Не стесняйтесь меня, – сказала она. – Я врач по образованию.
– А я и не стесняюсь, – ответил ей Джон. – В этом доме, кажется, не принято стесняться.
– Напрасно вы так! – вздохнула Рожицына. – Сид очень талантливый, но непризнанный. От этого он ужасно мучается!
«Неужели это правда?» – подумал Джон, вспоминая слова Барского.
Словно угадав его мысли, девушка покраснела и стала быстрее водить утюгом.
– На завтра, господа, мне назначен прием у министра культуры! – произносил тост господин в черном костюме. – Ответственно обещаю обратить его внимание на жалкое состояние театрального искусства в России! Пора обратиться к молодым талантам! Пора оказать им государственную поддержку!
– Благодарю! – сказал Сидор, хотя господин не называл его имени.
– Нет, несравненная Дульцинея Карповна! – спорил Палисадов с Перуанской. – Конечно, наше поколение подарило России талантливых людей…
– Гениальных, – поправила Перуанская.
– Да, гениальных, как вы и ваш супруг! Однако нельзя не признать, что и младое племя, поколение Сидора и Сорнякова, имеет свои достоинства и – уж извините! – преимущества перед нами!
– Это Сидор-то младой! – захохотала Дульцинея. – У него вся макушка лысая! Ему скоро сорок лет стукнет, а он с искусственными пиписьками играет! Поколение импотентов! Я в его годы была секс-символом! Меня Брежнев купить пытался, но я его послала куда подальше. Потому что право имела! Вот оно, наше поколение, команда молодости нашей, как Люська Гурченко поет! Молодым нашей славы не видать!
– Конечно, не видать, – согласился с ней Сорняков, задумчиво прожевывая кусок семги. – После вас, как после напалма, ничего живого не останется. Мне славы не жалко. Мне Россию жалко. Вы ее оптом и в розницу продадите. Причем по дешевке. Специально по дешевке, чтобы только на вас хватило.