– Странно слышать это от Виктора Сорнякова! – натянуто засмеялся Палисадов. – Вот не думал, что вы такой патриот.
– Да, я патриот! – взорвался Сорняков. – Мой дед землю пахал! И плевать я хотел на вас, хозяева жизни! Гниды вы на теле народном! Козлы вонючие! Это я еще тут с вами красную рыбу жру. Но те, кто за нами, не патриотами будут, а фашистами! На фонарных столбах вас повесят! За яйца – ха-ха!
– Па-а-звольте, молодой человек! – возмутился Палисадов.
– Не па-а-зволю! – передразнил его Сорняков. – А вас, господин гауляйтер русской демократии, я пропесочу в своем новом романе!
– Это вы про меня? Это ты про меня… – бормотал ошеломленный Палисадов. – Да я карьеры своей не жалел, жизнью своей рисковал, ради свободы таких, как ты!
– А я вас об этом не просил. И на «ты» с вами не переходил.
– Господа! – испугался Дорофеев. – Витя, ты неправ! Дмитрий Леонидович действительно много сделал для нашего поколения. По крайней мере, сегодня мы не боимся говорить то, что хотим…
– Вот я и говорю то, что хочу, – неприятно засмеялся Сорняков. – Что на благодеяния его я плевал!
И снова Джон заблудился в безразмерной квартире. Он опять оказался в гостиной. Из нее уже убрали бассейн, но мокрый, хлюпающий под ногами палас напоминал о недавнем безобразии. В гостиной было полутемно. Половинкин собрался уходить, но вдруг услышал приглушенный разговор:
– Сид, я беременна.
– Славно… От кого?
– Да ты что?!
– Мы предохранялись.
– Глупенький. Так бывает.
– Все равно. Я не думаю, что ты залетела от меня.
Рожицына тихо заплакала.
– Не реви! – зашипел Дорофеев. – Думаешь, что на твой коровий рев гости сбегутся? Ты чего себе вообразила? В семью нашу хочешь пролезть, дрянь деревенская! Вспомни, сколько ты в санитарках зарабатывала? Ну, потрахались мы с тобой… В охотку потрахались, не спорю… Ну и что? Тебя в твоей общаге, поди, азеры всей кодлой драли каждый день.
– Сидор… Что ты говоришь?!
– Не называй меня Сидором!
Глаза Половинкина быстро привыкли к темноте. Он видел, как Рожицына, закрыв лицо руками, выбежала из гостиной. И тогда Дорофеев тоже заметил Половинкина.
– Случайный свидетель? – не смущаясь, сказал он. – Как вам наши домашние страсти? Где-то я уже читал эту сцену. В каком-то романе. До чего русские барышни обожают рома…
Этот удар Джон поставил себе в колледже. Однажды он свалил им здоровенного негра, приставшего к нему ранним утром в Вашингтоне. Сидор рухнул на мокрый палас. Кто-то включил свет. В гостиной стало светло, как в театре после финальной сцены. Рядом стояли Крекшин и Сорняков. Сидор лежал на полу, притворяясь, что он без сознания. Джон видел, что он притворялся, потому что боялся драться.