В то время как в «Аквариуме»!
Швейцары, охотники, официанты, метрдотели, музыканты, артисты — все в заведении говорили на моем родном языке. Я был одним из них.
Но также я был и одним из тех офицеров, кого, со всех уголков света, привели сюда смертельные игры.
А эта музыка, отзывавшаяся в самых глубинах моей души, эти слова, каждый слог которых я понимал, эти песни о радости дикой, полной отчаяния, радости безграничной и мучительной, — эти песни уже давно стали частью меня.
Владивосток, 1919 год. Зов джунглей.
«Аквариум». Мой первый русский ночной клуб.
В силу обстоятельств очень быстро и незаметно пришла рутина: с раннего утра до наступления темноты — кули Фанга; потом место расквартирования — два-три часа на сон; наконец, «Аквариум», а из «Аквариума» прямиком к Фангу и его кули.
Как мне удалось жить в подобном режиме в течение многих недель? Я и сам до сих пор задаюсь этим вопросом. Тем более что я не мог оставить и на полчаса свою работу надзирателя, счетовода и кассира.
Милан, введя меня в курс дела, оставил меня и занялся своими делами. И весь день, в фуражке, ботинках, со знаками отличия, наперевес с сумой, набитой миллионами, я ходил от одного склада к другому, от вагона к вагону, по территории, пересеченной бесконечными рельсами, под небом, исполненным отчаяния. Следом за мной волочились шестьдесят китайских носильщиков, едва прикрытых одеждой, грязных, покрытых слизью и гноем.
Очень часто, надо это признать, мои силы были на исходе. Тогда я себе говорил: «Держись… Держись. Еще несколько часов, и ты отправишься в «Аквариум».
Эта мысль придавала мне силы. Настоящий наркотик. Как всякий наркотик, эта мысль становилась с каждым днем все коварнее, с каждым днем мне требовалась все большая доза. Я не контролировал больше количество выпитого, как не контролировал внезапные смены настроения. Я был то другом, то врагом всего человечества. Объятия. Ссоры. Безумная, безрассудная радость. Запах смерти.
А канадский капитан стрелял в потолок прямо у себя над головой просто потому, что ему хотелось гипсового душа. Майор Робинсон выплясывал непристойную джигу. Русские рыдали, разрывая на мелкие кусочки банкноты. А мне все больше нравилось бить вдребезги бутылки и бокалы, мне нравился восхитительный звук стекла, разлетающегося на мелкие кусочки.
Однажды я встретил Боба, с ним была женщина, изящная, хрупкая, с длинными светлыми волосами. Они сидели одни, в глубине ложи, и держали друг друга за руки. Я вспомнил о слухах, что ходили в эскадрилье о его увлечении. Его охватило страстное, возвышенное чувство к жене или любовнице — этого никто точно не знал какого-то офицера и высокопоставленного чиновника, постоянно находящегося в разъездах.