— Какой Адамберг? — спросил священник.
— Из твоих старых книг. Небесный жнец, который, устав от работы, бросил свой блестящий серп.
— Кинул, Жан-Батист, кинул, — поправил его священник, ничуть не удивившись звонку.
— Бросил.
— Кинул.
— Это неважно, Грегуар. Ты мне нужен. Я тебя не разбудил?
— Брось, сам знаешь, я встаю с петухами. А от стариков сон вообще бежит прочь. Дай мне минутку, я проверю. Ты посеял во мне сомнение.
Обеспокоенный Адамберг остался ждать у телефона. Неужели Грегуар утратил свою знаменитую чуткость? Он был известен тем, что, как локатор, улавливал малейшие проблемы любого прихожанина. От Грегуара никто ничего не мог скрыть.
— Бросил. Ты был прав, Жан-Батист, — разочарованно сказал священник, вернувшись к телефону. — Годы берут свое.
— Грегуар, ты помнишь судью? Сеньора?
— Снова он? — спросил Грегуар, и в его голосе прозвучал упрек.
— Он восстал из мертвых. Теперь я либо поймаю этого старого дьявола за рога, либо потеряю душу.
— Не говори так, Жан-Батист, — скомандовал священник, словно Адамберг все еще был ребенком. — Если Господь тебя услышит,…
— Грегуар, ты помнишь его уши?
— Хочешь сказать — левое ухо?
— Именно левое, — воскликнул Адамберг, беря карандаш. — Рассказывай.
— Нельзя злословить о мертвых, но с тем ухом что-то было не так. Правда это было не наказанием Господним, а врачебной ошибкой.
— Но Бог захотел, чтобы он родился с оттопыренными ушами.
— И наделил его красотой. Господь все делит по справедливости в этом мире, Жан-Батист.
Адамберг подумал, что Всевышний манкирует своими обязанностями и было бы очень неплохо, если бы всегда находились земные Жозетты, способные исправлять то, в чем Он напортачил.
— Расскажи мне об этом ухе, — попросил он, боясь, как бы Грегуар не пошел блуждать по неисповедимым путям Господним.
— Большое, деформированное, мочка длинная и слегка волосатая, ушное отверстие узкое, складка деформирована вмятиной посередине. Помнишь комара, который залетел в ухо Рафаэлю? Мы его в конце концов выманили на свечку, как на рыбалке.
— Я все прекрасно помню, Грегуар. Он сгорел в пламени с легким треском. Помнишь?
— Да. Я еще тогда пошутил.
— Точно. Давай, расскажи мне о Сеньоре. Ты уверен насчет вмятины?
— Абсолютно. У него еще была маленькая бородавка справа на подбородке — она наверняка мешала ему бриться, — добавил Грегуар, углубляясь в детали. — Правая ноздря была открыта сильнее левой, щеки наполовину заросли волосами.
— Как это у тебя получается?
— Я могу и тебя описать, если хочешь.
— Не хочу. Я и так сильно отклонился в сторону.
— Не забывай, что судья умер, мой мальчик, не забывай этого. Не терзай себя.