Снова аэропорт. Только здесь нас в лицо не узнают. Нам сразу не повезло. Билетов не было, Илик лег спать, положив голову на усилитель, а я встал у кассы, не сводя преданных глаз с кассира. Я чувствовал, как у меня растет щетина. Хотелось побриться. Надежды на то, что мы улетим, не было.
Мы вышли из зала. Я вспомнил, что существует темнеющее небо, люди, которым не надо никуда лететь, деревья.
….Странно, что после такой ночи и дня, я не спал в самолете. Илюша уснул на полуслове. Я думал…
Почему за эти полгода я привязался к Илюше? Почему мы сидим сейчас рядом в самолете?
…Совсем недавно он показал мне щенка-боксера. Принес в ладони.
Тогда я подумал, что они очень похожи друг на друга. Как отец и сын.
Круглые, вращающиеся глаза, крупные морщины, нос. Все.
— Как тебе нравится, Вовик, нет чтобы жениться, привести в дом хорошую девочку! Так он притащил собаку! Мало у нас беспорядка — будет еще, — жаловалась мне мама Илика. — Оксана, а его папа, как две капли воды похожий на взрослого пса той же породы, смотрел на меня немигающим взглядом.
Папу Илика звали Авангардом.
Лично я гордился, что у меня есть знакомый с таким редким и красивым именем. Сам папа, по-моему, давно разочаровался в нем и поэтому, когда звонил мне по телефону, назывался Павликом.
Авангард доставлял своей семье больше всего огорчений. Он пил. Нет, он не соображал на троих, он пил независимо ни от кого. Много и давно. Так давно, что мама Оксана привыкла и только иногда жалела, что из-за него была вынуждена бросить шить на дому, и теперь ее уже не называли лучшей портнихой города.
Что делал Илик в то время, когда он не репетировал и не занимался аппаратурой, я не догадывался. — Ну что поделаешь, — говорила мама Оксана, — Илюша у нас способный до коммерции.
Потом я узнал случайно, до какой «коммерции» был способен Илик: он разгружал какие-то машины, доставал картошку, возил на неизвестно откуда появившейся телеге корма для крупного рогатого скота. Жизнь заставляла Илика крутиться, и он крутился, чтобы где-то далеко в Москве брат мог учиться на гения.
А как Илик говорил!
В его буйной голове перемешивались понятия, слова лепились в какие-то гибриды, которыми он осыпал окружающих, как будто играл в испорченный телефон.
«Анспирантура, соше, облсошпроф, дзеркало…» И еще Илик врал. Просто так. Безбожно. На всякий случай. Чтобы ничего не подумали. Вообще ничего! Он не говорил ни да, ни нет. Никогда — как настоящий дипломат.
— Я тебя прошу, ты можешь сказать, что мы хотим нянчить внуков, а не пса! — не унималась мама.
Илик жил с родителями в стареньком доме, неизвестно почему торчащем до сих пор в центре нашего города. Жильцы утверждали, что с того дня, как они вселились в этот дом, его обещают снести. Квартира — две длинные комнаты — находилась постоянно в таком состоянии, что создавалось впечатление: только что здесь был ремонт. Половину большей комнаты занимал кабинетный рояль гениального брата Илюши, который учился в Москве. Мы полным составом выгружали этот бесценный инструмент, каких, по словам Илика, было выпущено всего три или пять, точно он не помнил, из товарного вагона московского поезда.