Взглянув на дочь, она хотела было ещё что-то сказать, но запнулась и растерянно замолчала, видимо, подбирая ей имя. После того что она узнала, называть её по-прежнему невозможно, но назвать именем похороненной сестры — ещё больший абсурд. Все эти сомнения легко читались на лице Катерины. Слёзы катились градом. Она с надеждой заглянула Зое в глаза, будто сейчас всё волшебным образом разъяснится, и дочь скажет, что просто её разыграла.
— Прости меня, — сухо и спокойно сказала Зоя. — Но от истерик, пожалуйста, избавь. Что вы все хотите, чтобы я сделала?
Её уверенный тон сбил Слуцкого с толку. Он смотрел на бледную девушку, судорожно сжимавшую руками голые коленки, и не мог понять, что поражает в ней больше — жестокая расчётливость или глубокое и покорное отчаяние, затаившееся в глазах.
— Ты, девочка, со своей-то жизнью не справилась, а позволила себе забрать чужую. За это, конечно, придётся ответить. Но скажи мне, неужели участь прикованного к коляске инвалида, даже живущего в достатке, привлекательнее жизни здорового активного человека?
Зоя молчала. Неподвижно сидела на диване, сосредоточенно изучая узор на ковре. На вопрос Ивана Антоновича ответил Валерка:
— Ха! — словно очнувшись, выдохнул он. — А вы решили, она на всю жизнь в коляске останется? Не на ту напали! У этой аферистки всё продумано было. Она ведь уже сказала вам, что улучшение почувствовала. Месяца через три-четыре на ноги встала бы. Тем более при таком лечении, Иван Антонович, на которое вы, как бы, добро дали — уколы по тысяче долларов за ампулу, массаж, питание… Потом курорты пошли бы разные…
Катерина не стерпела его наглого тона.
— Ты говоришь о ней с лютой ненавистью! Если так к ней относишься, почему назвался её женихом? Заставлял тебя кто?
— Нет. Но вы правы, Катерина Ивановна, я её действительно ненавижу. Во-первых, за Дашку. — Он ударил кулаком по подлокотнику дивана. — Во-вторых, мне ещё машину жалко. Я так её выбирал! Каждую гаечку сам подкручивал. И вот этими руками, — он с ужасом уставился на свои ладони, — я её взорвал и смотрел, как она горит!
— Ну сигнализацию-то ты все-таки спас! — заметил Слуцкий, вспомнив их разговор по дороге в аэропорт. — Я же понял, что ты её снял, и меня это очень насторожило тогда.
Валерка молчал. Он не мог отвести глаз от своих ладоней и рассматривал их с таким отвращением, словно обнаружил там кусок дерьма. Зычно шмыгнув носом, он вдруг заплакал.
— Придурок! — презрительно припечатала Зоя.
— И вообще… — размазывая по лицу слёзы, продолжал он. — Я из-за этой стервы сам себе противен стал! Раньше я как жил? Работал много, на машину копил, сначала на одну, потом на другую — когда первую-то спёрли. С девушками время проводил, в баню с мужиками по субботам ходил… А с ней встретился — только о деньгах и стал думать. Жадный стал, как гад какой! Из-за жадности своей даже вас чуть не убил, Иван Антонович! Даже прям понять не могу, как ей удалось уговорить меня! — Он недоуменно пожал плечами.