— Правда? Вот спасибо!
В лифте Валерка кривил голову набок и всё нюхал край надушенного воротника. С парфюмом он явно переборщил. Пожилая немецкая пара, которая вошла с ними в кабину, улыбаясь и помахивая рукой перед носом, изображала, как сильно они наслаждаются ароматом.
— Зер гут! — сказал ему немец на прощание.
— Натюрлих! — легко отозвался Валерка.
Новенькую серебряную «семёрку» Слуцкий оглядел с одобрением.
— По-моему, вполне современное транспортное средство. Ты доволен?
— Не то слово! Конечно! Спасибо, Иван Антонович! Я вообще сначала поверить не мог… Чтоб вот так, раз — и в дамки! Не машина, а конфетка! Я-то что… Я-то очень…
— Валер, посмотри на меня. Ты не выпил, часом, с утра пораньше?
— Не, вы что! Могу дыхнуть. — Он сделал почти неуловимое движение корпусом и резко выдохнул Слуцкому в лицо чем-то кофейно-колбасно-никотиновым.
— Фу, фу! — отмахнулся тот. — Я бы тебе и так поверил. Но ты странный какой-то, и руки вон дрожат!
— А! Так вы поэтому решили, что я пьяный?
— Ну, как бы…
— Нет, — Валерка громко засмеялся.
— Так почему руки-то дрожат?
— Не знаю, Иван Антонович. Я чувствую себя неважно последнее время. Слабость какая-то. У меня ж гастрит.
— Ладно. Поехали!
— В Домодедово, да?
— Угу. Там мне тоже с сумкой поможешь. Ты сигнализацию-то поставил?
Этот простой вопрос поверг Валерку в ужасное смятение. Кроме того, что он не знал, как ответить, он густо покраснел и даже вспотел.
— Нет ещё, — наконец выпалил он.
И этот врёт! — с негодованием подумал Слуцкий. Он очень хорошо помнил вчерашний разговор с Дашей. «Классная такая. Дистанционная. Уть — и готово!»…
Ехали молча. Валерка сильно нервничал. То и дело вытирал о куртку потные ладони, нервно глотал слюну, но машину вел уверенно: ровно и плавно. Чувствовался давний и прочный навык. Если бы не это обстоятельство, Иван Антонович готов был пересесть в любую попутку. Он поглядывал на Валерку подозрительно, но в разговор не вступал.
Проскочили Садовое кольцо, выехали на Люсиновскую. Пошёл мелкий моросящий дождь. Прохожие, раскрыв зонты и надвинув на лоб капюшоны, спешили по своим делам. Впрочем, по сравнению с Садовым и пешеходов, и машин здесь было мало. Почти как тридцать лет назад. То время стало для Слуцкого точкой отсчёта. Он и не предполагал, что срок хранения законсервированных им воспоминаний о столице окажется таким долгим. Москва в картинках середины семидесятых возникала в памяти так ярко, словно видел её вчера. Он понимал, что перемены, коснувшиеся её облика, неизбежны, что гигантский город обречён расти вверх… Но прежние картинки были как-то милее его старомодному сердцу. А уж ряды придорожных ларьков просто царапали глаз.