На Карловской улице движение еще больше. Легковые извозчики, проезжая мимо, высмеивали вязанку сена на возу у деревенского дяденьки. Но их лошади, очевидно, держались другого мнения, они, прижимая уши, тянулись понюхать, кто знает, может быть, даже схватить клочок. Вокзальную площадь нужно пересекать осторожно, чтобы не задавить кого-нибудь: толпы людей бегут с узлами, чемоданами, задрав голову кверху, посматривают на часы под крышей вокзала. На площади поблескивала золотыми куполами часовня Борка[91], и русские, проходя мимо, крестились на нее.
Калвиц проехал по Мариинской улице до Елизаветинской и свернул на нее. Другого пути он не знал и боялся запутаться. К «Стура Степу», что на углу Суворовской, его не пустили, ворота были на запоре, — какой-то человек сказал, что тут нет постоялого двора, дом перестраивают под гостиницу. При ней будет ресторан. Тогда Калвиц повернул обратно и проехал шагов двести по Елизаветинской, к «Эзиту»[92]. На вывеске над воротами изображено страшно взъерошенное животное с такими длинными иглами, что скорее напоминало дикобраза, чем ежа. Внизу подписано: «Job Esieolt». Должно быть, по-немецки это и будет «Эзит», подумал Андр Калвиц. Неизвестно почему в памяти всплыла «Петербургас авижу пиеминя», которую из школьной библиотеки ему давал читать Пукит.
Привязав копя на дворе, они зашли в двухэтажный дом с длинными коридорами, чтобы напиться чая — всю дорогу ели только всухомятку. По коридорам и раскрытым комнатам шныряли подозрительного вида мужчины в оборванных пиджаках, с распухшими красными лицами, у одного вместо башмаков привязаны старые калоши. Калвицам отвели маленькую комнатку и сказали, что тут им будет покойно. Было так тесно, что, кроме столика да двух стульев, поставить больше ничего нельзя. Обои в синих цветочках местами отклеились и свисали вниз; по обрывку полз большой бурый клоп. Столик покрыт скатертью, когда-то она была белой, а теперь сплошь в желтых пятнах и серых кругах от стаканов. Пожилая женщина внесла чайник и сахар, она была любезна, но так же грязна, как и скатерть. Масло и творог у них с собой в туесе, Калвиц попросил белую булку, парочку пивных колбас и стопку водки, чтобы почувствовать себя смелее с рижскими господами, как он пошутил.
Андр выпил только один стакан чая. Все время смотрел в окно на двор, куда въехало еще несколько подвод. Тот, в рваных калошах, начал ощупывать возы, пока конюх не взял кнут и не выгнал его, как собаку, за ворота… Значит, вот какая она, эта Рига!..
Андру вспомнился лесной угол Силагайлей со скошенным ржаным полем, где в полдень блестели серебристые паутинки и воздух был такой звонкий, что эхо разносило голос до самой юнкурской границы… Стало тяжело на душе, но Андр взял себя в руки, чтобы отец не заметил, а то подумает — чего же ты так рвался в Ригу?