А его товарищи как ни в чем не бывало ехали вперед, осматривались, иногда спешивались, куда-то заходили. Вернее, им казалось, что они куда-то заходят. Аллаэддину, мир праху его, было страшно видеть, как его друзья подкидывают в руках пригоршни песка, точно это золотые монеты, как восхищаются невидимой добычей. Он слышал их восхищенные речи и сам звал соратников, но его слова не доносились до слуха пленников небывалого миража.
Аллаэддин с ужасом видел, как они поили коней песком, и кони пили, как ели песок и просили еще и еще. Он не знал, как помочь друзьям, и взывал к Аллаху о милости. Когда ж на пустыню опустилась ночь, все легли спать, и Таргай лег. Но вдруг глубоко за полночь отец увидел, что тот встает и идет куда-то. Идет, будто слышит зов неведомый, не слышный больше никому. Он шел, не открывая глаз, а потом остановился и начал разгребать песок. Он делал это долго, но с таким упорством, будто точно знал, что должен копать именно в том месте. Там, в песке, он откопал камень, большущий камень. Одному человеку не под силу поднять его. Но Таргай поднатужился и чуть приподнял. Совсем чуть-чуть. А дальше камень, такой, что не под силу вытащить и четырем аскерам, неожиданно взмыл в небо, подобно встревоженному жаворонку, и рухнул в стороне. А из-под земли вырвалась струя воды, кипящей, ибо над ней поднимался пар, но не обжигающей, ибо, когда она с ног до головы окатила Таргая, тот лишь отряхнулся, и пар сам собою сгустился, и мой отец увидел джинна. Таргай распахнул глаза, отскочил, выхватывая меч, но джинн заговорил с ним громовым, словно трубный рев, голосом, от которого и мертвые проснулись бы, но спутники моего отца продолжали спать. И джинн сказал ему:
— Спрячь оружие, воин, ибо оно для меня не опасней дуновения ветра. Я повелитель земли Ад, шахиншах джиннов, поднявшийся надо всеми и дерзнувший оспаривать у Аллаха власть над земной твердью. И тогда создатель мира пригрозил заменить народ наш другим народом, и мы восстали, не зная удержу в силе и мощи своей. Длань Аллаха покарала цветущее царство: наслала засуху, ветры шумящие и ветры шуршащие, и затем был наслан вихрь, и в нем мучительное наказание, ибо губит он все живое и всякую вещь, и всякий плод и злак. Семь ночей и восемь дней бушевали ветры, шумные и буйные, покуда не стерли, не обратили в серый прах державу мою, не обернули сады пустыней и орошенные пашни безжизненным песком. Но мне удалось спастись в этом колодце, и в нем пребываю я до срока, до освобождения.
— И вот теперь ты свободен… — начал было Таргай.