— И в последний свой час я не усомнюсь в твоем знании Корана и Хадисов.[6] Но я спрашиваю тебя не о том. Что видишь ты, проникающий умом своим в суть предметов и слов, в сладких речах султана?
Хасан Галаади поудобнее оперся на посох.
— Войско твое, Тимур, не знает поражений. Всадники твои подобны самуму, что в пустыне заметает города и бесследно истребляет народы. Воины твои горят желанием победить, они храбры и умелы.
— Я знаю это и без тебя, Хасан, — нахмурился Великий амир.
— Но беда в том, — не прерываясь, негромко продолжал дервиш, — что они — не мухи и не гекконы. Они не могут карабкаться на стены. Войско же султана по большей части состоит из пеших лучников, без которых не взять крепости. Кроме того, у Баязида есть корабли, которых нет у тебя, а без кораблей…
— Да, все так и есть, — оборвал его речь Тамерлан. — Ты вновь доказал свою проницательность. И все же, мудрый дервиш, я возьму этот город. Возьму без пехоты и без кораблей. Ибо, как сказал один мудрец, сто раз сразиться и сто раз победить — не лучшее из лучшего. Лучшее из лучшего — покорить чужую армию, не сражаясь!
— Сунь Цзы? — не смог сдержать удивления Хасан.
— Верно, — поражаясь не меньше дервиша, проговорил Тамерлан. — Это сказал Сунь Цзы, но откуда тебе ведомо о нем?
— Я много странствовал. — Дервиш воздел глаза к небу.
Повелитель Счастливых Созвездий покачал головой:
— Ты очень, очень диковинный человек, Хасан Галаади. Быть может, мне стоит опасаться тебя. Но ты меня забавляешь. Однако моли Аллаха, чтоб в недобрый час я не решил, что зря доверился тебе.
Он повернул коня и резко бросил стоявшему рядом военачальнику:
— Где тот перебежчик, что желал видеть меня?
Крепость напротив константинопольских башен султан Баязид велел поставить еще несколько лет назад, намереваясь взять осадой вечный город. Довести до конца возведение османской цитадели султан так и не успел, но все же каменные укрепления имели довольно грозный вид и внутри ее стен воины Тамерлана разбили свой лагерь в относительной безопасности от вылазок противника.
Чуть свет в крепость пробрался некий человек из Константинополя. Страже он назвал себя Гази-Мехмедом ибн Даудом, слугой Мир-Шаха, полководца Баязида, оставленного не так давно у стен ромейской столицы. Тщательно обыскав, телохранители доставили перебежчика к Тамерлану.
— …Слова восхищения бледнеют пред тем восторгом, который испытывает мой господин. Храбрый Мир-Шах паша, большую часть жизни проведший в сражениях, склоняет перед тобой голову, ибо нет в подлунном мире равного тебе.
Тамерлан пристально оглядывал посланца, лицо которого казалось скорее простодушным, нежели хитрым, но за видимым простодушием часто скрывалось изощренное коварство.