– А давай посуду помоем! – громко предложила Варя, заметив, что к ним приближается Павлик и что Марина чуть сдвинула брови. – А Павлик поможет!
Павлик тут же круто поменял траекторию. С улыбкой переглянувшись, Марина с Варей по шли на кухню.
– А про то, как их в школе травили, папа ужасно любит рассказывать, – тут же продолжила Марина, которой жаль было каждой минуты, потраченной не на главное.
Ну, еще бы! Кто бы сомневался! Героическая роль – вот где можно реализовать свой артистизм на сто процентов! Варе казалось, что она даже видит, как Павлик разыгрывает это в лицах.
– …Я и от Рахили Исаковны об этом наслушалась, – неожиданно добавила Марина – лицо у Вари изменилось, словно появилось привидение, – и пояснила: – Она у нас классная руководительница.
– Да ты что?! – Варино потрясение было неподдельным. – Ее разве на пенсию еще не прогнали?! По-прежнему детей… э-э-э… воспитывает?
– По-прежнему, – с чуть заметной иронией кивнула Марина. – Учителя же теперь на пенсию совсем не уходят.
Затем последовал живой обмен сведениями о прошедших временах и о нынешних – в родной Вариной школе, как оказалось, мало что изменилось, даже форму опять ввели, и любая любовь преследуется все так же, с той же энергией. А ведь любовь, пожалуй, и была в Поляковой главным! Она ни разу не отличилась, отвечая у доски, ни разу не сморозила ничего такого, что застряло бы в памяти, не шлепнулась на физкультуре под общий хохот. Вера ничем не привлекала внимания! Не отрезала косу, когда все их отрезали, не стала блондинкой с помощью перекиси водорода – и внешность, и жизнь ее оставались бесцветными. До тех пор, пока не поразила всех своей необыкновенной любовью, о которой и сейчас вспоминают – вон даже Рахиль не может забыть. Любовь поистине стала ее звездным часом! Ведь она, в конце концов, не свалилась на Полякову, как на Ньютона яблоко. Полякова ее выстрадала, а до этого сумела как-то вызвать, а потом поддержать – значит, не так уж она была проста, как казалась. Значит, она знала о ней что-то очень важное – о той настоящей любви, которая не гордится, не превозносится, не завидует, все переносит… Если Медведев до сих пор остается отцом-одиночкой и никого не приводит в дом, кроме пожилой дом работницы, хотя от желающих наверняка, как и прежде, отбою нет…
– Конечно! – перебила Варя саму себя. – Она умела любить! Марина, твоя мама, умела любить – это в ней было главное! Они все тебе этого не говорили не потому, что этого не знают, а потому, что им это кажется естественным! Так всегда бывает, когда человек и то главное, что в нем есть, настолько соединены, что их не разделить, и главное не видно в отдельности, потому что без него и человека вроде нет. – Девочка смотрела напряженно и молча, из крана текла вода, а Варя торжествовала – она поняла, и это было важно не только для Марины. – Мне когда-то бабушка пыталась объяснить, как это – по-настоящему любить. Это было так красиво, что я слово в слово запомнила, мне же мама память тренировала! Я только не думала, что это может относиться к обычным живым людям – а так, что-то книжное. Да ты сама, наверное, знаешь, из апостола Павла… – И Варя медленно повторила: – Любовь долго терпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине. Все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит… Это же точь-в-точь про твою маму, я только сейчас поняла! А если все так совпадает, значит, бывает такая любовь! Не только в книжке, даже если эта книжка – Библия!