.
Сент-Айвз признавался Олуэн, что они с Фредой никогда не были счастливы. По-настоящему. „Брак наш не удался. Никто не знает“. В этом месте Дотти в знак сожаления пожимает плечами. Леопардовая накидка в энный раз соскользнула с плеч на ковер. Бонни суетливо бросился ее поднимать.
— Оставь ты, пожалуйста, — рявкнул Мередит. — Ей-богу. Что за жеманные ухватки отставного красавчика.
Почти тут же он подозвал Стеллу и повернулся ко всем спиной. За окном, тоненько взвизгнув, сползал с остановки трамвай. Мередиту самому хотелось визжать.
Девочка подошла сразу, лицо — отражение его собственного, глаза расширены, закушена губа. Он ей велел принести бумагу и ручку, она принесла, он вывел крупными буквами несколько фраз.
— Знаешь, где Главный почтамт?
— Конечно.
— Почерк мой разберешь?
— Наверно.
— Беги бегом всю дорогу и ни слова не меняй.
И сразу же объявил обеденный перерыв. Притворялся, что поглощен своими заметками, пока все выходили из комнаты. Он-то думал, что Бонни задержится, но тот первым выскочил за дверь. Десмонд Фэрчайлд уходил последним.
— А не тяпнуть ли нам по рюмочке коньячку, старик? — спросил он, застегивая замшевую перчатку с дыркой на большом пальце.
Мередит ему не ответил.
Под окном дети в полосатых шапочках гуськом прошли мимо касс. Цветочница у гранитной арки перед подземным переходом затыкала тюльпаны в полумертвый букет. Пройдя под аркой, нащупав ногами спуск, дети припустили рысью, и от грохота отвесно канули вниз голуби. Защищаясь от птиц, брызнувших из темноты, цветочница, как матадор, распахнула огромную шаль; голуби отпрянули, разлетелись, кружили вокруг массивных часов, остановившихся на без десяти десять, взмывали в вихревое небо над схваченной стеклянными клетками и железными ребрами дребезжащей крышей. Тут, вынырнув из детской толпы, в зал вошел Бонни, запнулся, на ходу поправляя пояс плаща, глянул на окно репетиционной. Мередит помахал; Бонни его скорее всего не видел.
Они познакомились в поезде, на третий год войны. Бонни на сутки ехал домой, Мередит возвращался из Хойлейка после недельной побывки. Сидели друг против друга, зажатые матросней, он провожал глазами летящие в темень поля, Бонни неотрывно смотрел в подскакивавший у него на коленках голубой лист почтовой бумаги, из-под которой торчал одинокий цветущий побег кислицы. Время от времени расправляя затекшие ноги, неловко задранные на вещмешке, он пинал Мередита ботинком по голени, бормотал извинения, и Мередит отвечал учтивым вздергиванием плеч. Но потом, когда настала ночь и включенный свет озарил цветных осликов, трусящих по песку Блэкпула, и залив Моркам в лучах восхода, он ощутил посягательства на свое уединение и прекратил эти умиротворяющие жесты. Вдобавок одутловатая бледность щек, обгрызенные ногти, сальное пятно на брюках и оторванная пуговица на мундире красноречиво разоблачали, к какому кругу принадлежит этот тип. Форма рядовых на обоих не могла скрыть, кто по рангу выше.