В камеру вернулся Кузьмич в сопровождении милиционеров, которые так нелюбезно обошлись со мной. Только теперь они выглядели растерянными, прятали глаза и в мою сторону старались не смотреть. Вместо автоматов в руках у них была милицейская форма и кирзовые сапоги. Сам Кузьмич торжественно нес огромный термос.
Судя по всему, информация обо мне получена, злоключениям пришел конец, очень на это надеюсь!
— Что ж ты, дочка, сразу-то все не рассказала? — сочувственно вопрошал пожилой майор Кузьмич, сноровисто наливая крепкий чай в крышку от термоса.
— Я пыталась, — шмыгнула я носом. Вышло по-детски и очень жалобно. Милиционеры совсем смутились и принялись с преувеличенным вниманием изучать бетонный пол под ногами. Видя такое дело, я добавила: — Только меня не слушали, Воркутой грозили и в бок автоматами тыкали. А он у меня, между прочим, только после ножевого ранения, а голова — после сотрясения. И даже не извинились…
— Они извинятся, — заверил меня Кузьмич. — Правда, мальчики?
«Мальчики» изумленно переглянулись. Чувствовалось, что извиняться они не привыкли, может, даже и слов-то таких не знают. Я выжидательно уставилась на мужчин. После паузы, во время которой они явно вспоминали уроки вежливости из курса начальной школы, Гарик невнятно пробормотал:
— Прости, сестренка, ошиблись. Не вникли сразу.
Второй кивнул, словно бы соглашаясь с коллегой, и, протянув милицейскую форму, порадовал:
— Это тебе, а то замерзла небось… Извини, твоего размера не нашлось, но мы выбрали самый маленький.
Извинениями я осталась довольна, милостиво качнула головой, с достоинством приняла подношение и даже одарила смущенных милиционеров слабой улыбкой. Парни обрадовались, немного потоптались на месте и покинули камеру.
Самый маленький размер болтался на мне, как мешок на палке. Форменную рубаху я заправила в сине-серые брюки, а их — в сапоги сорокового размера. Штаны то и дело норовили с меня свалиться. Иногда я успевала подхватить их рукой. Кузьмич, видя мои мучения, таинственно мигнул и куда-то исчез. Не было его минут десять. За это время я успела выпить четыре кружки чая и съесть бутерброд с вареной колбасой, невесть как оказавшейся на столе. Стряхнув крошки с милицейской рубахи, я заметно повеселела и огляделась.
«Хорошо, что я здесь! Конечно, камера, точнее, комната для допроса — не самое красивое место на свете, но все же лучше живой сидеть здесь, чем лежать мертвой на лоне природы. Пусть Зотов сперва обезвредит Геннадия Петровича и Арсения, а я покуда на нарах попарюсь».
Внезапно где-то на задворках сознания замаячила очень неудобная мысль: «А вдруг они умерли? Все-таки у Арсения башка здорово хрумкнула! Да и неизвестно еще, куда я попала Геннадию Петровичу. Вернее, не я, пистолет сам выстрелил. Но кого это будет интересовать в случае их смерти?»