Леонард спал до полудня. Аристей успел выйти в город и вернуться, задумчивый и деловитый. Он достал одну из самых заветнейших папок с акварелями, посвященными театру и... Диане, - фантазии, как он называл, в духе Ватто. Леонард поначалу принял их за иллюстрации, театральные зарисовки, эскизы костюмов.
В серии были запечатлены уличные сценки, гулянья в парке, гимназистки, курсистки, светские дамы, актеры - во всех основных женских образах угадывался прототип, сколок с облика Дианы в отрочестве, в юности либо с ее героинь на сцене.
И все это тонко, изящно по линиям, цвету, настоящие жемчужины и женского взгляда, и образа, и облаков, и листвы, и зонта, всего, чем неприхотливо и чудесно прекрасна жизнь.
- Узнаешь? - спросил художник, показывая на одном из листов на мальчика, словно с него списанного, каким он был в раннем детстве, лет пяти. Среди играющих детей он стоял с задумчивым взглядом, устремленным в даль.
- О, да! Да! - повторял Леонард, быстро просматривая листы. Несомненно в восприятии Дианы он был близок к Аристею, он даже угадывал особый характер их взаимоотношений, лишенных как будто каких-либо коллизий. Впрочем, какие особые коллизии заключали в себе отношения Данте и Беатриче, кроме тончайших и высочайших переживаний и озарений поэта? - А это кто? Или это рисунок с Венеры Таврической?
- Похожа на Афродиту? - рассмеялся Аристей, сам с интересом разглядывая молодую женщину утонченной красоты и прелести, с достоинством богини, когда не нагота бросается в глаза, а нечто сокровенное, как тайна любви и счастья.
- Аристей! Вы знаете ее? Это вы с нею разыграли меня?
- Нет. Возможно, я видел ее прежде и нашел ее похожей на Венеру Таврическую, - рассмеялся Аристей.
- Куда же вы с ними? - справился Леонард, наблюдая, как художник аккуратно сложил листы в папке и завязал тесемки.
- Куда? - Аристей спрятал папку в шкаф. - Я думаю, тебе надо появиться дома. Увидеться с матерью.
- А она в городе?
- Ты и этого не знаешь?
- Ее не было, когда я унесся. Впрочем, о самоубийстве я ей телеграфировал.
Художник и вовсе расхохотался.
- Кстати, о Психее. Зинаида Николаевна вполне может знать о ней, как знает Диану.
- Верно, верно! - заволновался Эрот, поскольку Леонард при одном упоминании о Психее, вошел снова во вчерашнюю свою роль.
- В нынешние газеты тебе лучше не заглядывать, - строго заметил Навротский, желая несколько отрезвить юношу. - Там весьма зло расписали твои подвиги.
- Боже мой! Аристей, а вам не нужно увидеться с княгиней? Мама в самом деле потребует от меня объяснений, а в мои фантазии вникать не станет. Любезная, очаровательная со всеми, на меня ее не хватает, и это повелось с детства, с тех пор, как она развелась с мужем, моим отцом, и чуть ли не бедствовала. Она постоянно оставляла меня у родных и даже в пансионах за границей. Меня называли ребенком-путешественником. Нет, я не жалуюсь, ведь зато я рос сам по себе, обладал свободой, какой не имеют обыкновенно дети. Выйдя замуж за князя Ошерова, она ничуть не переменилась: то едет в деревню на борьбу с голодом, то уезжает в Рим окунуться в классическую древность, не говоря о постоянных хлопотах с устройством благотворительных концертов.