– Это было вечером двадцатого апреля? – уточнил следователь.
– Именно так. Я проследила, как она к воротам свернула. Сами-то ворота отсюда не видны. Да вы выгляните, посмотрите!
Быстров покосился на разошедшуюся за распахнутым окном грозу и решил не выглядывать.
– И вы не рассказали этого никому? И не поинтересовались у самой матери Лидии, что за гонки с поклажей были?
– Нет. А зачем? У нас спокойнее, да и безгрешнее жить, ничего никому не говоря. А по возможности – и не видя.
За окном полыхнуло, и через пару секунд над башней что-то взорвалось: будто кто-то в гневе стукнул о крышу газовым баллоном. Мать Зоя в испуге перекрестилась, вскочила, подошла к окну, с грохотом закрыла его.
– О громоотводах у нас и не думают. – Она в задумчивости уставилась на свинцовое рыдающее небо.
– А мать Лидию можно в корпусе найти? – Быстров ничуть не боялся грозы и что-то споро писал в протоколе.
– Не знаю, удастся ли вам с ней поговорить. Она совсем плохая стала. Что-то с психикой. Матушка уж отстала от нее. Не буянит, да и ладно. В келье в основном сидит. Иногда – на кухне сестринской. А то целый день у Адриана в часовне проводит. Сядет у могилки на табурете и перебирает цветы. Часами… – Монахиня махнула рукой и подошла к мольберту. Уперев в монументальные бока руки, прищурившись, стала разглядывать свою работу.
– Спасибо, инокиня Зоя, – Быстров поднялся со стула и будто зацепился за укоризненный взгляд сестры:
– Я не инокиня. Я монахиня.
– А это разве не одно и то же?
– В монашестве три ступени, господин следователь. Первая – послушничество. Человек проходит в обители искус. Сам присматривается, к нему присматриваются. Затем – иночество. Монашествующего постригают, но он не произносит обетов. Могут менять имя, а могут и не менять. Ты еще не в полной мере монах. И уж затем – могут пройти годы и годы – постригают в монашество. Тут и обеты, и особый чин. Все! Ты ангел на земле. Изволь соответствовать! – Мать Зоя с достоинством уселась на стул, демонстрируя собой, видимо, полное «соответствие». – Высшая ступень – схимонахи. Но это уже – особая статья, старцы. Люди высших даров. – И величественная монахиня взяла в руки палитру. Видимо, разговор следовало считать оконченным.
– А сколько же у вас монахинь? – все же полюбопытствовал Быстров.
– О-ой! Раз-два, да обчелся. Пять всего. Матушка неохотно постригает. Да и сроки маловаты. Я-то уж здесь двадцать первый год.
– Что ж, спасибо, мать Зоя. – Следователь протянул протокол, который монахиня, отложив палитру, почти не глядя, подписала. Быстров посмотрел на икону, стоявшую перед сестрой. В сверкающем белоснежном одеянии Христос возвышался над землей и тремя павшими ниц фигурами. По обе стороны Христа, в вышине, двое святых благоговейно взирали на Спасителя. Поймав заинтересованный взгляд следователя, монахиня мягко сказала: