. По шесть часов в день корпела над умлаутами и дательным падежом — и познакомилась с молчаливым шведом-художником по имени Йоханн. Он получил грант и приехал в Берлин изучать язык и заниматься живописью. К моему немалому удивлению, между нами начался флирт: не слишком серьезный (он рассказал, что дома у него осталась девушка) и, к взаимному удовольствию, не выходящий за определенные рамки. Два-три вечера в неделю мы куда-нибудь ходили вместе. Покупали дешевые билеты в Берлинскую филармонию или Комише-опер. Посещали джазовые клубы с бесплатным входом. Смотрели кино в симпатичном маленьком кинотеатрике на улочке за Хакешер Маркт. А потом проводили ночь в моей раскладной, но при этом двуспальной, кровати.
Поначалу это казалось странным, почти невозможным — вновь приобщиться к этой сфере, называемой физической близостью. Когда Йоханн проявил инициативу, первой моей реакцией было удрать. Но, к счастью, я не выдала себя, и на смену этому намерению пришло другое, куда более простое чувство: я хотела снова заняться сексом.
Йоханн вел себя сдержанно, был нежен и слегка отстранен, что, сказать по правде, меня вполне устраивало. Мне были приятны его объятия и нравилось заниматься с ним любовью. Мы редко говорили о вещах, для нас значимых, тем не менее я услышала рассказы о его авторитарном аристократичном отце, мечтавшем, чтобы сын стал работать в семейной юридической фирме, но тем не менее частично финансировавшем его попытки на поприще абстрактной живописи. На самом деле у парня был талант, и его акварельные этюды в стиле Элсворта Келли показались мне многообещающими. Но, как он сам признавался, в его распоряжении было как раз столько денег, чтобы его развратить, и он предпочел слоняться по барам и кафе и напиваться, вместо того чтобы всерьез заниматься делом и совершенствоваться в науках. Йоханн почти никогда не просил меня рассказать о себе, а когда заметил как-то в самом начале, что я постоянно грущу, я только пожала плечами и сказала:
— У всех у нас свои заботы.
Свои заботы я не желала обсуждать ни с кем.
Точно так же, как старалась держаться подальше от прессы — хватило того, что через неделю после приезда в Берлин я проходила мимо стойки с газетами и увидала на первой странице какого-то дешевого таблоида расплывчатую фотографию Корсена с подписью: Das Monstrum der Rockies!>115 Впоследствии я всякий раз отводила глаза, минуя подобные киоски.
Но за интенсивным изучением немецкого и вечерами с Йоханном, с учетом того, что я всегда могла заполнить свободный вечер концертом, фильмом или спектаклем, время в Берлине текло необременительно. Только нужно было обходить стороной детскую площадку на углу Кольвитц-плац. Так же пришлось поступить с одной немецкой семьей, друзьями Йоханна. Когда он объявил, что мы ужинаем в доме, где есть пятилетняя девочка, я взмолилась, чтобы он шел без меня.