Саладин заметил, что выдержка начинает изменять старику, и успокаивающе коснулся его плеча.
— Я поклялся Аллаху, что явлю франкам милосердие, если он дарует нам сегодня победу, — сказал он. — Но моя клятва не касается Рено.
Маймонид слабо улыбнулся.
— Как служитель Бога, я не могу проповедовать месть, — проговорил старик, хотя в его голосе звучали нотки сожаления, что он не в силах уступить своим низменным порывам.
— Месть предоставь воинам, — заявил Саладин. — Мне хотелось бы думать, что в мире еще остались люди, не запятнанные кровью.
Речь султана была прервана прибытием его брата аль-Адиля. Крупнее, чем Саладин, с копной непослушных волос почти красного цвета и черными как смоль глазами, он был храбр и силен, как и брат, но ему не хватало дипломатического таланта султана. Аль-Адиль вошел в шатер Саладина и смерил Маймонида подозрительным взглядом. Раввин всегда чувствовал себя немного неуютно в присутствии этого гиганта с огненными волосами и пристальным взглядом. Он не знал, почему брат Саладина не может его терпеть. Временами казалось, что причина в том, что Маймонид еврей. Но сыновей Айюба с младых ногтей приучили следовать лучшим обычаям Пророка и уважать народ, которому дано было Писание. Аль-Адиль всегда с почтением относился к другим евреям, но по необъяснимой причине его любезность не распространялась на главного раввина.
Саладин повернулся к брату:
— Есть новости?
Аль-Адиль, взглянув на Маймонида, заколебался, как будто размышляя, стоит ли посвящать старика в обсуждение военных новостей, но потом ответил:
— В лагере франков тамплиеры строятся в боевой порядок. Наши лучники готовятся к их атаке.
Саладин кивнул.
— Значит, труба Аллаха зовет и нас встретить свою судьбу.
Он вышел из шатра, жестом велев Маймониду следовать за ним, а его хмурый брат замкнул шествие.
Увидев султана, весь лагерь притих. Его появление символизировало начало конца. В течение почти девяноста лет мусульмане вели войну против крестоносцев и проигрывали в этой войне. Они понесли тяжкие потери, вытерпели унижения, из коих самыми страшными стали взятие Иерусалима и осквернение мечети аль-Акса. Междоусобные войны и племенные предрассудки превратили мечту о победе над варварами в мираж — маняще соблазнительный, когда кажется, что вот-вот дотянешься рукой, но по сути своей ускользающий и обманчивый. До сего дня.
Саладину удалось невозможное. После столетия хаоса он объединил враждующие королевства Египта и Сирии. Крестоносцев наконец окружили, загнали в ловушку: с одной стороны — море, с другой — их собственная близорукость, порождающая внутренние распри. И теперь объединенное мусульманское войско направило кинжал в самое сердце королевства крестоносцев. Сражение у Хаттина определит будущее Святой земли и судьбу арабского народа. Солдаты знали, что сегодняшняя победа означает триумф над силами варварства и невежества, которые грозили поглотить цивилизованный мир и отбросить его во тьму безграмотности, все еще царящую в Европе. Если сегодня Саладин потерпит поражение, Дамаск и Каир станут беззащитными перед вторжением крестоносцев, а сам халифат сгинет на задворках истории.