– Я счастлив слышать такие хорошие новости. Надеюсь, вы не совсем разорили греческого экс-министра?
– Я?
– Насколько я понимаю, вы продали ему прекрасный рубин, который носит сейчас мадемуазель Мирель, танцовщица?
– Да, – пробормотал грек, – действительно.
– Наверное, этот рубин не похож на Огненное сердце?
– Кое-какое сходство, конечно, есть, – безмятежно отозвался грек.
– У вас золотые руки, месье Папаполоус, я вас поздравляю. Мадемуазель Зия, я огорчен, что вы так скоро возвращаетесь в Париж. Я надеялся видеть вас, когда закончу свои дела.
– Не будет ли бестактностью, если один человек спросит у другого, что это за дела? – поинтересовался месье Папаполоус.
– Отнюдь нет, отнюдь нет. Я только что имел удовольствие упрятать Маркиза за решетку.
Благородное лицо месье Папаполоуса чуть перекосилось.
– Маркиз? – пробормотал он. – Где-то я слышал это имя. Нет, не могу вспомнить.
– Откуда же вам его знать? Я говорю об очень известном бандите и похитителе драгоценностей. Его только что арестовали за убийство мадам Кеттеринг.
– Действительно? Как это интересно!
Они обменялись вежливыми пожеланиями всех благ.
Когда Пуаро исчез из поля зрения, месье Папаполоус обратился к своей дочери.
– Зия, – проникновенно сказал он. – Этот человек – дьявол!
– Мне он нравится.
– Мне он самому нравится, – согласился месье Папаполоус. – Но все равно он дьявол.
Мимоза уже отцвела. Вдоль балюстрады виллы леди Темплин розовела герань и темнела гвоздика. Средиземное море расстилалось темно-синей гладью.
Пуаро с Ленокс Темплин сидели на террасе. Он только что закончил историю, которую рассказал Ван Алдину два дня назад. Ленокс слушала внимательно, стараясь не пропустить ни слова. Глаза ее потемнели, брови мрачно сдвинулись к переносице. Когда он закончил, она просто сказала:
– А Дерек?
– Вчера его освободили.
– И он уехал? Куда?
– Он уехал из Ниццы вчера ночью.
– В Сент Мэри Мед?
– Да, в Сент Мэри Мед.
Наступила пауза.
– Я ошибалась насчет Катарин, – сказала Ленокс. – Думала, ей все равно.
– Она очень скрытная: она никому не верит.
– Но она могла бы верить мне, – с сожалением сказала Ленокс.
– Да, – печально произнес Пуаро, – она могла бы верить вам. Но мадемуазель Катарин большую часть своей жизни провела, слушая других. А тем, кто привык только слушать, не так просто говорить самим: они хранят свои горести и радости при себе и никому о них не рассказывают.
– Я была дурой. Я думала, ей и правда нравится Найтон. Жаль, что я ошиблась. Наверное, это случилось потому… потому, что я хотела этого.
Пуаро дружески потрепал ее по руке.