Повернулся на каблуках, готовясь выйти из комнаты. Уже на пороге обернулся, проговорил глухо:
— Ступайте за мной, граф!
Людовик привел его в маленький кабинет, в котором не было ничего, кроме высокого королевского кресла, стола и небольшого бюро красного дерева. Стены кабинета были обиты панелями того же, что и мебель, цвета. Мориньер знал эту секретную комнату.
— Именно тут я принимаю исповеди, — произнес Людовик, не сводя с Мориньера тяжелого взгляда.
Шутливые слова плохо вязались с тоном, каким они были произнесены.
Мориньер молчал, собираясь с мыслями. Реакция короля сбила его с толку. Он думал, король будет изумлен, шокирован. Он ждал насмешливой отповеди и едких комментариев. Но не гнева — не этого настоящего, непритворного, удушающего гнева, которого не сумел укрыть от его глаз Людовик.
Людовику нравилось по-отечески журить провинившихся. Склонность его придворных к плотским утехам позволяла ему чувствовать себя чище и нравственнее. Исполняя роль судьи, Людовик любил бывать снисходительным. Это возвышало его в собственных глазах. И Мориньер был тысячу раз готов к тому, что ему придется преодолевать королевское "нет", основанное на нежелании короля ввязываться в юридические сложности. Он, Мориньер, внимательно изучил все, что касалось его вопроса — все возможности, тропинки, повороты. Он нашел главную причину, по которой король просто не мог бы отказать ему. Но сейчас… сейчас он не знал, с чего ему следует начать.
Начал осторожно, понимая, что ошибка может стоить очень дорого.
— Я благодарен вашему величеству за оказанную мне милость…
— Короче, граф. Говорите по существу.
Король нетерпеливо забарабанил пальцами по полированной поверхности бюро.
— Я знаю, ваше величество вправе порицать меня.
"Неужели, — думал Мориньер, — король неравнодушен к этой женщине? Как это неуместно! Его уязвленное самолюбие может помешать ему проявить доброту".
Король скрестил руки на груди.
Пока Мориньер изливал ему свое сердце, Людовик молчал.
Слушал, неподвижно восседая на высоком кресле. Не сводил взгляда с говорившего. Глаза его жестко блестели.
И вдруг расхохотался.
— Кажется ваш друг, граф, очень просчитался! Он увез свою жену от одного мужчины, чтобы бросить ее в объятия другого.
Вот тут он, Жосслен де Мориньер, почувствовал себя ослом. Как мог он упустить из вида, что король может подпасть под чары этой женщины?!
* * * *
Людовик поступил по-королевски. Он справился с чувством, мешающим ему дышать. Он подписал бумаги, составленные Мориньером, заставив того стоять все то время, пока сам своей царственной рукой писал длинное милостивое послание в Грасьен.