Мать купила ему на толкучке поношенные штаны из «чертовой кожи» и такие же поношенные, большие, не по ноге, ботинки. Из своей старой юбки она сшила курточку с тремя большими карманами. Мастер Филимонов, к которому мать водила его на днях на квартиру и которому в прихожей сунула десятку, велел Яшке приходить сегодня на работу в ремонтно-механический цех. Мастер сказал, что Яшка будет учеником слесаря.
И вот он не может спать, а лежит с открытыми глазами и мечтает о многом, о чем прежде и думать не смел. Еще вчера все считали его маленьким: мать едва упросила Филимонова принять его на работу, и только десятка сделала мастера покладистым и уступчивым.
В каждую получку, думалось Яшке, половину денег он будет отдавать матери, а вторая половина пойдет на брюки клеш, широкую черную резину вместо ремня и белую рубашку «апаш», какие носят в поселке все взрослые парни. На остальные деньги надо обязательно купить рыболовных крючков, две волосяные лески (надоело ловить рыбу на суровую нитку, которая только запутывается), ну и разную там мелочь.
Вот тогда пускай посмотрит Клава Алешина, ребенок он или нет. С Клавой он еще не разговаривал после тех именин, когда убежал в одной рубашке на улицу, не желая, чтобы она его поцеловала. Сейчас при встречах с Клавой он краснел до ушей, сам не зная почему, и старался куда-нибудь юркнуть, убежать, будто был в чем-то виноват перед ней.
Он не заметил, как совсем рассвело и все предметы в комнате приняли четкие очертания. Скрипнув топчаном, приподнялась мать и, свесив босые ноги, долго зевала, зябко поводила плечами, словно боясь ступить на холодный пол.
Яшка притворился спящим и смотрел, как мать, усталым движением руки проводя по глазам, поднялась, вздохнула и, надев свой рабочий халат, тихо вышла на кухню.
Яшка вскочил, натянул купленные ему старые штаны, которые оказались велики и длинны, подпоясался ремешком, засучил штанины до щиколоток и стал надевать грубые ботинки.
Но странная вещь! Стоя сейчас посреди комнаты, Яшка вдруг почувствовал, что ему хочется одного: лечь снова на теплый сенник, закрыться с головой одеялом, поджать к животу коленки, заснуть и никуда не идти. Ему стало как-то одиноко и холодно от сознания, что вот через полчаса надо будет выйти на улицу, в дождь, прошагать чуть ли не через весь поселок, войти в сырой неуютный цех и остаться там с незнакомыми, чужими людьми. Таким — растерянным, едва не плачущим — его и увидела мать…
— Сам встал? А я уж будить тебя пришла. Ну вот, Яшенька…
— Мам…
— Что тебе?
— Ничего. Только если драться будут, убегу.