— Значит, — недоверчиво поинтересовался Винченцо, — хождение по лабиринту символизировало половой акт?
— Совершенно верно, — кивнул Адриан. — В древних ритуалах священник, добравшись до центра лабиринта, забивал в него деревянную палку. Это было символом полового акта, достижения совместного оргазма. А потом — извлечение и выход из лабиринта.
— Да, профессор, — покачал головой Винченцо, — за пару минут вы нарисовали передо мной картину, которую я не мог рассмотреть за время пяти лет своей учёбы в семинарии. Религия — как организованное либидо. Да, да, теперь я начинаю понимать, почему религия так крепка, непоколебима, и почему жрецам всегда перепадёт жирный кусок. Религия основана на том, что находится глубоко в нас самих.
— Смело сказано для будущего священнослужителя, — заметил Адриан.
— Похоже, — задумчиво сказал Винченцо, — Эрос более многолик, чем я думал. Мне встречались изображения лабиринтов во многих соборах, но я не предавал этому никакого значения.
— Лабиринты, — продолжал Адриан, — строили обычно под святилищами женского божества. И если обелиск, как вы уже поняли, представляет собой мужское начало, или огромный пенис, то лабиринт символизирует собою гигантских размеров вагину. Само название «лабиринт» происходит от слова labia — половые губы. Путь к центру проходил через пустоту.
Анна должна была признать, что Винченцо и Адриан сошлись лучше, чем она могла мечтать. Винченцо, казалось, притягивал к себе профессора не меньше, чем её, Анну, хотя это и не было половое притяжение. В Винченцо было такое обаяние, что, наверное, люди могли просто слушать, как он говорит, восхищаться его видом, его голосом, и при этом даже не слышать, что он объясняет. Но в данном случае он сам слушал Адриана с нескрываемым восхищением. Ему открывалась та сторона Рима, о которой не учат в семинарии. Повсюду вокруг них находились каменные творения, несущие вести, возмутительные для ортодоксального христианства. Однако Винченцо, казалось, знал что-то, чего не знала Анна, и понимал Адриана с полуслова.
— Теперь я убеждён, — продолжил Винченцо, — что каждый элемент религии достоин места в этом музее. Жаль только, что в Риме нет своего лабиринта — и это с римским-то монументализмом, с его стремлением запечатлеть любую идею в камне. Думаю, такой лабиринт был бы самым подходящим местом для переноса туда музея Эроса.
— Может, такое место в Риме и есть, — уклончиво ответил Адриан.
— Лабиринт в Риме? — с удивлением произнёс Винченцо.
— В Риме лабиринта нет, — сказал Адриан, особо выделяя «в». — Лабиринт может находиться только под Римом.