Сага в танце приближалась к тому моменту, когда Семирамиду взял Нимрод — этот человек-бык с неисчерпаемой половой страстью. Всё в облике жрицы переменилось. Её тело как-то неестественно напряглось, покрылось потом, в то время как её ноги, стёртые золотыми туфлями, начали чертить на мраморном полу тонкий красный рисунок. Но она, казалось, не чувствовала боли — или же боль действовала на неё как-то иначе. Анне показалось, что её движения перешли в хорошо скоординированные, если такое только возможно, эпилептические схватки. Она упала на пол, и крупные судороги стали пробегать через её тело, грозясь разбить его о холодный камень. Голоса жриц при этом повторяли одни и те же таинственные звуки, о значении которых, впрочем, несложно было догадаться, — это был крик женщины в её агонии, экстазе. Голоса жриц поднимались всё выше и выше и должны были давно уже оборваться, но почему-то не обрывались. Но вот последняя, страшная в своей силе судорога сотрясла тело жрицы, и голоса оборвались. А вместе с ними оборвалось, вылетело дыхание из коронованной танцовщицы, и безжизненные члены её распластались по полу. Кто-то вскрикнул от страха. Потом воцарилась мёртвая тишина.
Но прошло какое-то время, и тело жрицы вздрогнуло, будто кто-то толкнул её невидимой рукой. Под восторженные крики множества людей она поднялась и встала на свои запачканные кровью ноги. Она смотрела вокруг себя мутным взглядом, будто не понимая, где она и что тут делает.
— Семирамида — Царица Неба, Богиня ночи, — раздался голос Мастера. — Диана-Артемида, богиня ведьм, Великая богиня амазонок. Подобно луне блуждаешь ты по ночи, податель восторга и смерти. Готова ли ты принять от нас жертву?
Внезапно взгляд жрицы остановился на Анне и Адриане. Она повернулась, начала медленно двигаться в их сторону. Чем ближе подходила к ним, тем меньше тумана оставалось в её глазах, тем напряжённее становилась тишина на балконах. В этот момент она действительно была Царицей небесной!
Она остановилась метрах в четырёх от пленников. С такого близкого расстояния было видно, что на щеках величественной красавицы играл румянец, а тело было покрыто потом. Адриан мог чувствовать щемящий запах её секреции. Она не была фантомом, фантастической голограммой, проекцией, но живым человеком, из плоти и крови. Её красота, танец даровали ей власть превыше слов и действий, превыше харизмы Гитлера и Наполеона, гения Эйнштейна и Ньютона. Этой властью была снята голова с плеч Иоанна Крестителя. Этой же властью простая танцовщица Феодора приобрела корону Византийской империи. Красота жрицы сияла теперь перед ними светом яркой утренней звезды и проникала глубже сексуальных инстинктов человеческого рода, глубже разума, эстетики, ибо было что-то божественное в этой красоте, глядя на которую начинает казаться, что люди действительно произошли не от обезьян, а от какого-то несказанно Вышнего Начала — Бога. И вот теперь это красивейшее создание, призванное дарить жизнь, явилось сюда для того, чтобы жизнь отнять. Этот контраст, это нарочитое противоречие, очевидно, возбуждало извращённый инстинкт собравшихся здесь людей.