Тимоха находился в сознании и не спал, но, кажется, был не рад видеть меня, отводил глаза, ерзал и краснел. Наконец я сообразила, что он может ерзать по вполне прозаическим причинам, уж тут я помочь не могла, надо было просить кого-то. Искать долго не пришлось. Выйдя из-за ширмы, я натолкнулась на коротко стриженного дяденьку, весело скачущего на костылях. Одна нога у дядьки была в гипсе, но он совсем не унывал. Стесняясь, я попросила его помочь мне найти санитарку, чтобы дать Тимохе судно, полагая, что ему это сделать трудно, ведь он за костыли держится.
— Если не я, то кто? — гордо ответил мне дядька и засмеялся, когда я покраснела. — Не волнуйся, девица-красавица, — сказал он мне, — буквально все для кавалера твоего делаю, и утку подаю, и соки ему наливаю.
— Соки? — удивилась я.
— Ну да, соки, а что такого? Мать ему целую сумищу принесла и попросила поить почаще.
А ты небось его к матери ревнуешь? Брось! Никуда не денется, да и куда ему деваться от крали такой? — И он весело мне подмигнул.
Я пояснила, что ничего такого нет, просто мы из одной деревни. Дядька был на редкость веселый, мои слова почему-то вызвали у него такой приступ смеха, что я начала бояться, как бы он не грохнулся со своих костылей.
На третий день мне приспичило навестить Тимоху совсем поздно, уже одиннадцать пропикало. Меня не то предчувствие томило, не то я выдрыхлась днем. Выскользнула тихо, чтобы не разбудить спящих, стояла, озираясь на пороге, вдруг мимо меня тенью скользнул по коридору силуэт мужчины. Направлялся он в сторону, где стояла койка бедного Тимохи. Все мои предчувствия разом всколыхнулись. Такой же тенью, стараясь дышать потише, я пошла за мужиком. Так мы прошагали полкоридора и поравнялись с палатой, откуда падал свет, и я увидела, что в руке у мужика что-то блеснуло.
Нож! — мгновенно поняла я, а до Тимохи уже всего ничего осталось. И тогда я завизжала.
От моего визга мужик подпрыгнул на месте, из рук его что-то упало и сильно звякнуло. Он развернулся ко мне и со словами «Убью, стерва!» стал надвигаться на меня, подняв руки со скрюченными пальцами.
В коридоре зажегся свет, около меня столпилось множество людей, все допытывались, что со мной случилось. Я уже не визжала, но еще хрипела. Наконец дядька на костылях, который тоже притащился и громче всех допытывался, чего мне надо, догадался шлепнуть меня по щеке, и я наконец замолчала.
— Ты чего бузу развела? — наклонился он ко мне. — Чего тебе неймется? Орешь, спать никому не даешь, жениха своего с постели подняла. Сергея Ивановича до того перепугала, что он, бедняга, бутылку водки разбил, с трудом добытую.