Но ведь тогда ты не обиделся на меня так? Ведь нет же? Еще посмеялся надо мной, эх ты, тебя только во французский ресторан, ух ты там настряпаешь…
Иду в сад, волоку лопату, берусь за яму. Она все кажется тебе неглубокой, ты все требуешь углубить ее – изо дня в день. Спускаюсь по веревочной лестнице – вниз, вниз, мимо каких-то глиноземов, черноземов, гумусов, каменноугольных залежей… дальше начинаются твердые скальные породы, долблю и долблю их кайлой, только звон стоит.
Хозяин будет доволен.
Слышит, как я работаю…
Хозяин часто бывает доволен. И часто сердится. Не люблю, когда хозяин сердится, он тогда может и глаз мне выбить, где потом найдешь новый, было дело, выбил мне все три глаза, утром я честно пытался заварить кофе, разбил на кухне все, что можно было разбить, чуть не устроил пожар, когда пробовал разжечь плиту, на грохот примчался хозяин, не выспавшийся, злой, это ты, что ли, я уж думал, воры, ты какого тут… А-а, бедолага, я же тебе глаза-то вчера… Ну пошли, пошли, новые глазешки тебе выберем… самые лучшие… с ночным видением… заслужил.
Так что оно и к лучшему, когда хозяин сердится. Хотя когда не сердится, он мне больше нравится, хоть я его и не понимаю. Ну-ка, друг сердечный, подай винишка бутылочку, а то тоскливо так, выть охота… куда пошел-то, сядь, что ли… давай… посидим…
Начнет говорить что-то – про свою первую, про свою вторую, про передачи, что ли, потом про то, как из дома сбежал, домой вернулся уже когда свой дом был, и я не понимаю, зачем идти домой, когда есть свой дом, и рассказывает все одно и то же, как домой ехал, как все думал, что скажет матери, все слова какие-то подбирал… Я из его рассказа так понял, что к человеку надо слова подбирать, как ключи к замку. Потом рассказывает, как приехал, а на месте старого домишки стоял жилой комплекс, не то Святогор, не то Богатырь, потом хозяин обрывал телефоны, большой видно был хулиган, все спрашивал, где мать, куда переехала, ему показали ее новый дом, за оградкой, под крестом…
Здесь хозяин начинал плакать, я так и не узнал, что он сказал матери, какие слова, и подошли эти слова к матери, как ключ к замку, или нет.
Прости, хозяин…
Прорубаю скалу, глубже, глубже. Меряю глубину ямы – три километра, не меньше. Может, тебе, хозяин, этого покажется мало. Тебе каждый раз кажется: мало…
Выкарабкиваюсь из ямы, спохватываюсь – день ползет к вечеру, а ты просил что-то еще, еще, ах да, тапочки, тапочки…
Наскоро моюсь – смываю, сдираю чернозем, серозем, грязнозем, говнозем, вытираюсь, что наделал, это же полотенце хозяина, то-то ору будет… оно и к лучшему, пусть хоть наорет, пусть хоть зашвырнет в меня чем-нибудь, только не это молчание, не эта мертвая тишина…