С задней стороны аллеи стоят только гаражи, сараи и заборы. На дальнем конце выщербленный и потрескавшийся асфальт переходит в пыльный проулок, который, в свою очередь, ведет к старой эвкалиптовой роще и деревянной изгороди, за которой начинается овраг.
Дом Лилли стоит на краю города. Дальше — пустошь, в которой люди не живут. Полевые травы и разбросанные по пологим склонам дубы служат домом ястребам, койотам, кроликам, белкам, полевым мышам и змеям.
Своим поразительным носом Орсон пытливо изучал сорняки, росшие на краю оврага. Он сунулся сначала на север, а потом на юг, тихонько поскуливая и рыча.
Я стоял между двумя деревьями и смотрел в темноту, которую не могла рассеять даже полная луна. Внизу не было ни огонька. Если Джимми утащили туда, похититель должен был обладать незаурядным ночным зрением.
Орсон коротко тявкнул, резко прервал поиски и вернулся на середину проулка. Он двигался по кругу, словно хотел поймать себя за хвост. Но голова Орсона была поднята; пес разнюхивал след.
Для него воздух был смесью разнообразных ароматов. Каждая собака обладает чутьем, которое в тысячи раз тоньше нашего с вами обоняния.
Единственным запахом, который мог различить я, был едкий лекарственный запах эвкалиптов. Орсон, влекомый другим, намного более подозрительным запахом (так кусочек железа неотвратимо влечет к магниту), рысью помчался на север.
Может быть, Джимми Уинг еще жив.
Моей натуре свойственна вера в чудеса. Почему бы не поверить в еще одно?
Я оседлал велосипед и поехал вслед за собакой. Орсон двигался быстро, уверенно, и мне пришлось поднажать.
Позади оставались квартал за кварталом, лишь изредка освещенные тусклыми лампочками, которые горели над задними дверями домов местных обитателей. По привычке я держался подальше от этих сверкающих пятен, двигаясь темной стороной проулка, хотя мог бы проехать освещенный пятачок за секунду-другую без серьезного ущерба для здоровья.
Пигментозный экзодермит — по-латыни Xeroderma pigmentosum, или XP для тех, кто не хочет сломать язык, — это унаследованная генетическая болезнь. Я разделяю ее с членами закрытого клуба, в который входит тысяча человек со всех концов Америки. Один на 250 000 граждан, ХР делает меня чрезвычайно уязвимым к раку кожи и глаз, развивающемуся под влиянием любого ультрафиолетового излучения. Солнечный свет. Лампочки накаливания или люминесцентные трубки. Потная идиотская физиономия на телеэкране.
Если бы я посмел провести полчаса на летнем солнце, то сильно обгорел бы, но одного ожога не хватило бы, чтобы убить меня. Весь ужас ХР заключается в том, что даже недолгое ультрафиолетовое излучение укорачивает мою жизнь, потому что его действие накапливается. Через несколько лет микроскопические повреждения превращаются в повреждения, видимые невооруженным глазом, и злокачественные опухоли. Шестьсот минут экспозиции, растянутые на год, приведут к тому же сокрушительному результату, что и десять часов непрерывного пребывания на знойном июльском пляже. Конечно, свет уличного фонаря менее вреден, чем яростное сияние солнца, но он тоже небезопасен.