— Да, Майкл, я страшно устала. Устала и телом, и душой. И эту усталость отдыхом не излечишь.
— Непохоже на тебя.
— Разве? — спросила она. — А может быть, непохоже на то, какой я обычно кажусь людям? Мне кажется, уже много лет я играю роль — все время, даже наедине с собой; а теперь смертельно устала, не могу больше, но боюсь того, какой окажусь без маски.
Он промолчал; и несколько минут они сидели молча. Мона опустила голову ему на плечо, сильная рука его обнимала ее за плечи. Сейчас ей было почти хорошо.
«Хотела бы я остаться вот так, — думала она. — Погрузиться в вечный сон без сновидений и не думать больше о своих бедах и заботах. Должно быть, дело в том, что впервые в жизни я осталась одна. Раньше Лайонел всегда был рядом, я знала, что, если случится беда, я могу положиться на него, а теперь никого нет…»
Она почувствовала, что сейчас заплачет, и заставила себя открыть глаза.
— Ладно, — торопливо проговорила она, — не дело держать тебя тут всю ночь. Спокойной ночи, Майкл, и спасибо тебе. Извини, что испортила тебе праздник.
— Ты ничего не испортила, — ответил он, но хлопанье дверцы заглушило его слова.
— Не выходи, не надо! — крикнула Мона и вышла из машины сама, не дожидаясь, когда он со своей больной ногой обойдет автомобиль и откроет ей дверь.
Он увидел, как за ней захлопнулась дверь Аббатства, и повернул машину к дому.
Стараясь не шуметь, Мона вошла в дом и включила свет. Мать ее всегда спала очень чутко, а сейчас к тому же была сильно простужена.
Майкл усиленно приглашал ее к себе на вечер, но вместо этого она выпила горячего чаю и отправилась в постель, понимая, что в таком состоянии на многолюдном празднике ей делать нечего.
Мона тихонько прокралась наверх. Будить мать она не хотела, потому что не смогла бы внятно объяснить ей, зачем ушла домой одна, бросив Чар.
В камине у нее в комнате горел огонь, разожженный перед сном заботливой няней. Мона разделась и завернулась в халат. Она сидела перед камином, глядя на огонь, когда за спиной у нее отворилась дверь.
Мона подняла голову, ожидая увидеть мать, но перед ней стояла Чар.
— Я не слышала, как ты подъехала, — вырвалось у Моны.
Ложась спать, она собиралась запереть дверь, чтобы Чар по возвращении не смогла пристать к ней с разговорами.
— Джарвис высадил меня в начале аллеи, — сухо объяснила Чар. — Он очень зол.
— Извини… — проговорила Мона и тут же сообразила, что этого говорить не следовало.
— Правильно извиняешься!
Чар пересекла комнату, устроилась в кресле у камина и вставила сигарету в длинный черный мундштук. Мона молча смотрела на нее. Выпустив в огонь клуб дыма, Чар заговорила: