Мона поколебалась несколько мгновений, глубоко вздохнула — и шагнула в тайную комнату[1], где много веков назад сэр Фрэнсис вместе с аббатом монастыря прятался от людей королевы Елизаветы.
Комнату, где полвека спустя еще один Вейл скрывался от «круглоголовых»[2], разорявших его поместье.
Комнату, в которой Лайонел впервые ее поцеловал.
В маленьком квадратном помещении, обшитом дубовыми панелями, стояли два старинных кресла с высокими спинками и prie-Dieu[3]. Свет проникал сюда сквозь хитро сделанные, незаметные снаружи отверстия в стене. Сейчас снаружи было пасмурно — и в тайной комнате царила почти полная темнота.
Мона закрыла за собой потайную дверь и замерла в полумраке. Воздух здесь был спертым, пахло пылью и тленом; и все же ей казалось, что воздух этой комнаты все еще напоен счастьем — тем блаженством первой любви, с которым встретилась она впервые в этом тайном укрытии.
Тогда тоже была зима, но снежная — на улице намело такие сугробы, что из дому не выйдешь. Кто-то предложил поиграть в прятки, и первыми отправились прятаться Мона с Лайонелом. Именно Лайонел предложил скрыться в тайной комнате.
— Но это же нечестно! — возразила Мона. — Эта комната — семейный секрет, чужие о ней не знают. Они никогда нас не найдут.
— А мы сделаем так, — ответил Лайонел, — спрячемся там, и пусть они хорошенько нас поищут, а потом, когда обыщут весь дом, мы незаметно выйдем и удивим их, появившись в каком-нибудь очевидном месте. Пошли!
Мона согласилась: с приезжим кузеном, таким взрослым и красивым, она охотно соглашалась во всем. Они нажали спрятанную в раме пружину, и дубовая панель отъехала в сторону. Лайонел с Моной прокрались внутрь и закрыли за собой потайную дверь.
Тайная комната освещалась бледным, почти призрачным светом, в этом полусвете их лица были едва различимы. Казалось, Мона и Лайонел вдруг оказались в каком-то ином мире, вне времени и пространства.
Оба молчали. Мона ощущала между ними странную напряженность, от которой дыхание замирало в груди. Никогда прежде она не чувствовала ничего подобного. С самого сегодняшнего утра она шутила и смеялась, но сейчас, когда Лайонел взглянул ей в лицо, смех замер у нее на устах.
— Мона! — проговорил он тихо, почти шепотом. Она не отвечала, и он повторил: — Мона! Почему ты дрожишь?
— Не знаю, — так же, полушепотом, ответила она.
И все же знала. Она дрожит оттого, что он стоит так близко к ней, что склоняется все ниже, что обнимает ее и привлекает к себе, что голова ее как будто сама собой падает ему на плечо… Губы их сблизились — и на мгновение Лайонел замер.