А если нет — чему он про себя улыбается? Серьезен, но не от сидовых глаз спрятать иронию, что рвется изнутри наружу.
Просчитал, что скажет странная правительница города с зелеными крышами? Мог, еще как. У Немайн владение небольшое, но крепкое, с хорошими союзами, с молодой, но грозной славой. Главное, свое, неоспоренное! А у авар все женихи лишь претенденты на власть, не правители. В чужую свару ей лезть не хочется. Потому рыжая римлянка — или камбрийка, гречанка, армянка, персиянка даже, не угадать, как правильней! — предлагает то, что выгодно всему каганату. Например, отмену пошлин для аварских товаров, что пойдут вверх по рекам Камбрии, на местных кораблях, разумеется. И — ни слова о замужестве сестры. На прямой вопрос отвечает прямо и необидно:
— Рано. Анастасия потеряла четыре года обучения. Сейчас она августа только по крови. Я не желаю, чтобы она стала лишь животом для вынашивания родовитых наследников. Потому ответ вы получите через четыре года, и не от меня, а от взрослой девушки, полностью приготовленной к принятию власти, которую означает императорский венец. От взрослой: по римскому закону именно с двадцати лет начинается полное гражданство. Что до моей личной благодарности за ее спасение… Скажи, что я могу сделать для твоей страны, не ввязываясь в междоусобицу?
Улыбка, наконец, вылезла на лицо аварина. Точно, просчитал… Ответ приготовил загодя: на низкий стол ложится стопка папирусных листов. И лица он читает немногим хуже!
— Старые запасы, — пояснил, — сделаны еще до падения Египта. Купил на нужды посольства: загодя и много. Ты права. Кто бы ни победил в борьбе за право называться ханом, ему стоит дружить с Римом, а не ссориться. Исходя из этого наше предложение и составлено…
Немайн успела подумать, что «дружба с Римом» в понимании авар означает дань с империи, либо прямую, либо замаскированную под обмен подарками или военную помощь. Потянулась к поясу, за чернильницей–непроливашкой — и тут обитые синей шерстью стены исчезли, как и сложный собеседник.
Огляделась — вокруг сплошные стены без окон и дверей. Ни мебели, ни светильников, сам резной камень просвечивает жидким золотистым огнем. Как раз, чтобы красиво подсветить два туманных облачка и три человеческих фигуры. Или не совсем человеческих? Гигант в лазоревом, с серебряной вышивкой, халате для разнообразия не при оружии. На широкоскулом лице только торчащие наружу клыки мешают разглядеть природное добродушие. Крутит в руках какую–то рыжеватую вещицу. Человечек в половину великанского роста — карликом не назвать, сложен пропорционально — затянут в изящно изрезанный фламандский бархат по моде пятнадцатого века. Щекочет элегантную бородку гусиным перышком, а чернильницы нет, не перенеслась. Зато развалился не на тонкой подушечке для сидения на пятках, в мягком полукресле с высокой спинкой. С достоинством встал, уступил сиденье даме — блондинке в синем вечернем платье. Красивом, и ни капельки не средневековом! Та устроилась не сразу — сперва закинула левую ногу на правую, потом наоборот… Поправила платье.