Мне хочется сказать тебе много. Но только мало-помалу смогу говорить, что хочется.
Я не вижу сейчас, как и где придется мне провести ближайшие месяцы. Мне хочется что-то построить так, чтоб быть между Москвой и Миассом, если ты там действительно устроишься, — уклонившись от поездок с опостылевшими мне выступлениями. Я, конечно, приеду к тебе и, конечно, не на одну неделю, а пожить по-настоящему. Я только отдохну раньше здесь и выясню, кроме того, что будет с Кирой, к которой я не могу не поехать ненадолго, когда по снятии гипса выяснится недели через две, пощадила ли ее Судьба, и нога срослась правильно, или нога изуродована и придется предпринять новое — и на этот раз мучительное — лечение вторичного, искусственного, перелома и вытяжения.
Я, кажется, еще не писал тебе, что мне предложили устроить 10–12 выступлений в октябре в Закаспийском крае (Баку, Самарканд, Бухара и пр.) с обеспечением в 2000 рублей и с правдоподобием добавочных 1000 или 2000 рублей. Вот именно эту поездку с ее тысячами мне хочется послать a todos los diablos [171] и устроиться совсем иначе, то есть во 1-x, не нуждаться в таких деньгах, во-2-х, заработать скромнее, но достойнее что-нибудь писательством. Я сейчас об этом думаю и верю, что придумаю.
С Пашуканисом>{127} дела обстоят благополучно, но, к сожалению, он бессилен заставить типографии печатать. Выйдут только, наконец, «Горящие Здания» в количестве 10 000 экземпляров, и есть малая надежда к святкам напечатать «Будем как Солнце». Я буду получать от него по 300 рублей в месяц, а в летние месяцы по 400. Раньше это была бы благодать, теперь это скудная величина. Но я надеюсь столько же или больше получить в «Русском словаре», в «Утре России», в «Республике».
Я страшно соскучился о чтении, мне хочется читать книги по оккультизму и теософии, по естествознанию, по истории, по искусству. Хочу и буду, уже читаю.
Я не хочу принимать никакого участия в общественной жизни. Я очертил вокруг себя магический круг и возвращаюсь к тому себе, к тому я, который был с тобой в Сулаке и в Мерекюле.
Катя родная, больше ничто из свершающегося в России не имеет власти над моей душой. Я атом, и пусть буду атомом в своей мировой пляске, в своем едином и отъединенном пути.
Целую глаза твои и люблю тебя сердцем. Твой К.
1917. IX. 21. 9 ч. в. Москва
Катя милая, каждый раз, как я получаю от тебя письмо, таким красивым, благородным духом веет от твоих слов. Моя родная и прекрасная, я люблю тебя, и так мне ласково-мила твоя душа, вольная, и прямая, и лишенная мелких прахов и пыли.