— Вот когда мы разбогатеем и купим второй… — мечтательно произносила Марина.
Этого «когда», по мнению Романа, не могло наступить. Но Марина его убеждений не разделяла, дергала мужа, требовала от него немедленных идей и действий. Энергия хлестала у нее прямо из ушей. Она договорилась о переводе мужа в престижное турбюро, и Ромка диву давался, как ей это удалось. Он день ото дня становился пассивнее, инертнее, равнодушнее. И чувствовал себя заводной игрушкой, которую кто-то сочинил, но у которой кончается завод. А профессия… Ее все-таки выбирают по зову души, а не по денежным соображениям. И работать творчески можно всюду, даже дворником.
Наверное, он слишком близко принимал к сердцу все радости и неудачи. И потому мрачных дней выпадало на его долю намного больше, чем пронизанных солнцем.
— Ты вялый какой-то, ленивый! — удивлялась Марина. — Ничего не хочешь. Ты не был таким раньше. Как ты будешь работать на новом месте? Руки поворачиваешь целый год. Теперь это не проходит, все нужно делать в темпе. Давай сходим в субботу в кино. Со Славиком посидит мама.
Тьфу на тебя! — подумала она о муже.
— Тебе решать, — отозвался Ромка.
Он уже не помышлял ни о разводе, ни о другой жизни, ни о походах в гости к «моржам». Жизнь виделась идеально прямой и четкой, раз и навсегда запрограммированной женой Мариной, расписанной вперед на много лет, и свернуть в сторону было невозможно. Почему — Ромка не понимал. Просто невозможно — и все.
Он начинал размышлять о самом великом, на его взгляд, земном искусстве — о мастерстве откладывать принятие решений до тех пор, пока проблемы не исчезнут сами собой. У Романа был такой тесть — Евгений Павлович любое распоряжение декана или ректора спокойно откладывал на потом.
— Ничего, подождут, — флегматично говорил он.
И что самое интересное — большинство вопросов отпадало уже за ненадобностью.
— Ну, я опять прав? — посмеивался он. — Мы не в армии, где каждый приказ положено выполнять. А если бы я все это сделал, да напрасно? Вот ужас-то! Столько напрасных усилий…
Но подобная мудрость, да и мудрость вообще, очевидно, вихрем промчалась мимо Ромки, а он остался на обочине, не успев заметить ни марку, ни цвет ее автомобиля.
Роман терпеть не мог людей с уверенными голосами. Как у его жены Марины. Все знаменитые люди, академики там всякие, действительно представлявшие собой величины в науке, никогда не говорили убежденно и нагло. Рассказывали, что, когда Сахарова видели на симпозиумах, информация, что именно это — Сахаров, приводила людей в шок. И все переспрашивали, не шутка ли, что вот это — «отец» русской водородной бомбы?! Ибо они видели старичка с застенчиво потупленными глазами и слабеньким голосом, который нерешительно ждал слова и, прокравшись и съежившись, писал свои формулы на самом уголке доски, а потом робко и тихонько говорил: