Глаза широко распахнулись — осознание случившегося пронзило ее как молния, напалмом кошмарного огня выжигая, уничтожая остатки надежды и веры в чудо.
Нет смысла никуда ехать.
Нет смысла разговаривать.
Ни о чем.
Он не придет. Он больше никогда не придет. Такой, как прежде… Не будет утренних писем, ласковых слов, не будет долгих разговоров в аське. Не будет звонков, пропитанных сладкой радостью и дрожью ожидания. Вместо этого она поползет к нему как преданная собачонка вымаливать косточку, чтобы снова и снова тонуть в собственных иллюзиях…
Только не это.
Только не так.
До такого унижения она не дойдет, как бы больно ей ни было.
Этого не будет. Никогда.
Пусть все сгорает, пусть внутри больше никогда ничего не вырастет. Значит, так суждено…
Она забудет его, как и он забыл о ней. Пусть не так быстро, не так легко… Пустым, равнодушным взглядом она окинула выжженную дотла пустыню внутри себя и словно наяву ощутила на губах вкус сухого, терпкого пепла.
Все кончено.
— Обещай мне, что ты никуда не поедешь! — Голос папы пробивался сквозь окружившую ее со всех сторон пустоту, как похоронный колокол сквозь толстый слой ваты. — Ты меня слышишь?
Она закрыла глаза, чувствуя, как слезы двумя обжигающими дорожками потекли по щекам.
— Да, слышу, — глухо ответила она. — Я никуда не поеду. Я обещаю.
Пермь, январь 2003 года
— Лех, сигареты есть?
Он кивнул, едва держась на ногах: тошнота подступила к горлу, и, хотя он сидел на стуле, пол все еще плыл у него под ногами, словно палуба корабля во время шторма.
Вытащив из кармана сильно помятую пачку, он извлек из нее сигарету и, не оборачиваясь, передал за соседний стол:
— На.
— Не хочешь пойти перекурить?
— Не, не хочу пока.
— Чо, еще плохо после вчерашнего?
Он едва заметно кивнул, стараясь не слишком резко двигать головой.
— Ты чего-то разошелся в последнее время. — Сашка Уфимцев, его друг и коллега, сидевший за соседним столом, смотрел на него, явно не скрывая тревоги. — Третий месяц уже пьешь, не останавливаясь. Может, пора завязывать с этим?
— Отстань, Саш, а? — Он старался не быть грубым, но еле ворочающийся язык еще плохо ему подчинялся. — Мне дома нотаций достаточно.
— Лех, да какие на хер нотации? На тебя смотреть уже страшно!
Да, страшно. Страшно.
— Сань, отстань, а? Закроем тему, о’кей?
Он щелкнул мышкой — монитор загорелся, и рука автоматически среди закладок нашла страничку с застывшим желтым прямоугольником.
Хистори аськи.
Только хистори.
Очаровашка
может быть, останешься?!.. (смотрит на него влажными глазами)…
flame
не могу… хочу с тобой побыть… хоть часик… не гони меня, пожалуйста…..