(а такова и была точка зрения умеренных), желательно, чтобы единство церковное объяло всех, чтобы не осталось лиц, имевших побуждения (своекорыстные) агитировать так, как это сделали «немногие ευαρίθμητοι έπίσκοποι» в 786 г. Строгое церковное наказание могло лишь натолкнуть их на повторение агитации. Принятие их вводило, правда, в лоно православия элементы сомнительной чистоты; но, при {стр. 553} широком разливе иконоборчества, оно являлось таким злом, которое нужно было
пережить (растворить в себе) здоровым силам церковного организма, так как трудно было отсечь все больные члены. Умеренные обращали внимание на будущее и, чтобы предотвратить возможные потрясения, несли прощение прошедшему.
Точка зрения строгих была исключительно церковная. Они обращали все свое внимание на прошедшее; Пред лицом церкви стояли согрешившие против нее; к ним и должно применить существующие правила церкви о согрешающих. Как живую историческую силу, которая может принять враждебное направление в будущем, иконоборцев строгие не оценивали: они считали своею задачею правосудно строгое suum cuique, а не политику (хотя бы и церковную) с её «икономиею». Во главе строгих ясно выдается бывший антиохийский синкелл Иоанн, которого (строго объективно) поддерживают и игумены, οί ζηλωταί τών κανόνων.
Замешанные в иконоборческой смуте епископы были «приведены» («προήχθησαν», «παρήχθησαν», «προσήχθησαν») в три раза («привода»).
Категория первая: 1. Василий анкирский (митр. Галатии I), 2. Феодор мирский (митр, Ликии) и 3. Феодосий ό τού Άμμορίου (во Phrygia Salutaris, суффраган митр, синнадского).
Категория вторая: 4. Ипатий никейский (митр. Вифинии II), 5. Лев родосский (митр, τών Νήσων [кикладских]), 6. Григорий писинунтский (митр. Галатии II), 7. Лев τού Ίκονίου (митр. Ликаонии), 8. Георгий митр. Антиохии писидийской, 9. Николай иерапольский (во Phrygia Salutaris) и 10. Лев еп. острова Карпафа (суффраган митр. родосского).
Категория третья: 11. Григорий неокесарийский (митр. Понта полемонийского); о нем одном замечено категорично что его привел «βασιλικός άνθρωπος» (μανδάτωρ), который, получив разрешение войти, сказал: «я послан благими государями [= императрицею], чтобы привести благоговейнейшего епископа неокесарийского на богочестивый и святой собор ваш, и я привел его» [176].
Принятие всех этих лиц в общение имеет высокую важность и потому, что это единственный случай, когда во{стр. 554}прос этого рода был поставлен и подробно расследован на вселенском соборе.
Епископы первого «привода» были, видимо, так мало замешаны в иконоборчестве, что принятие их не встретило затруднений. Они прочитали свои «λίβελλοι» с выражением искреннего раскаяния в своем заблуждении (Феодосий называл себя: «πεπλανημένος, ό πολλά κακά λαλήσας κατά τών σεπτών εικόνων») и изложением православного учения и были а) приняты в общение («άξιός έστι δοχής») б) «в сущем их чине» («εκελεύσθησαν καθίσαι εἰς τούς βαθμούς [= в порядке последовательности кафедр] καί εἰς τάς καθέδρας αὐτών») при возгласах Собора: «ό ορθόδοξος τη συνόδω ό πατήρ τοῖς πατράσι τούς ορθοδόξους ό Θεός καλώς ήνεγκε!» — Согласие относительно их было полное; лишь слегка наметилось, что умеренные стоят на точке зрения исторической и психологической (Тарасий: «οί ποτε κατήγοροι τῆς ορθοδοξίας, νυνί συνήγοροι της άληθείας εγ