— Бран, Тарч, что здесь происходит? — неожиданно раздался позади меня чей-то строгий возглас. И, резко обернувшись, я узрел как по заказу объявившуюся на месте событий патрульную тройку римхольских стражников под предводительством седоусого десятника.
Ни один из забулдыг ничего вразумительного ответить не смог — тот, что сидел у стены, никак не мог оклематься после моего вразумляющего тычка и до сих пор сопел, силясь втянуть в себя воздух, а второй, зажимая руками разбитый нос, издал какое-то невразумительное мычание. Впрочем, ткнуть в мою сторону пальцем стоящий на ногах всё же смог.
Сообразив однако как-то, что хмурящегося десятника никак не устраивает подобный ответ, косматый пьяница оставил в покое свой нос и в меру своих сил принялся живописать произошедшее, нещадно гнусавя при этом: — Да мы… А он… И вот… — И, сокрушённо вздохнул, красноречиво развёдя руками.
— Та-ак… — многозначительно протянул десятник, переведя взгляд на меня. И сурово вопросил: — Кто таков?
— Кэрридан Стайни, из Кельма, — пожав плечами, незамедлительно представился я.
— Неместный, значит… — сощурился страж порядка. И отрывисто спросил: — А документ есть какой?
— Само собой, — ответил я и достал из внутреннего кармана куртки подорожную грамоту. Она ж у меня всегда с собой. Да и как иначе? И ежу ведь понятно, что находясь за сотни миль от родного Кельма, в случае чего, без удостоверяющего личность документа замучаешься доказывать, что ты не сказочный зверь — верблюд.
— Это хорошо что есть, это хорошо, — без особого, как мне показалось, энтузиазма отреагировал на это моё заявление десятник. Но подорожную у меня всё же взял. И отступив чуть назад, развернул бумаги, повернувшись так, чтоб свет ближайшего фонаря падал на них. Впрочем, сильно лучше видно ему от этого по моему мнению не стало. Далеко слишком до источника света.
— Так… А разрешение на ношение оружия где? — сурово вопросил старший патруля, быстро поглядев мои документы.
— В бумагах же чётко сказано, что я являюсь кавалером ордена «Страж Империи» второй степени, а, следовательно, имею право на свободное ношение длинноклинкового оружия, — указал я на недосмотр десятника явно невнимательно ознакомившегося с переданной ему подорожной.
— О как? — озадаченно нахмурился тот и вновь развернул бумаги. Долго разглядывал их, силясь разобрать написанное в них в неясном свете фонаря. Пока, наконец, ему это не надоело. И тогда он аккуратно свернул подорожную, пригладил усы, покосился на меня, и, откашлявшись негромко, обратился к оклемавшимся забулдыгам: — Ну а вы что скажете?