Иногда я думаю, что было бы, придерживайся Волька Костыльков первоначального плана. То есть отнеси он кувшин Куда Надо, сдай под расписку, тогда оказался бы джинн в руках… Кто там в тридцать восьмом был главным в органах? Летом у власти ещё оставался Ежов Николай Иванович, хотя проницательные люди задним числом и замечали признаки скорого падения. Так это задним числом, а попади кувшин с джинном к «зоркоглазому и умному наркому»… О, тут роман на двадцать листов, с продолжением, продолжением продолжения и продолжением продолжения продолжения.
Но я сейчас не о наркоме в специфических рукавицах, а о науке.
С детства ощущаю к науке уважение. Она, наука, для меня была персонифицирована в соседе, жившем в следующем по улице доме, через невысокий заборчик-штакетник. По сельским меркам – ближе близкого. Он, академик ВАСХНИЛ, лауреат Сталинских и Ленинской премий, Герой Труда, и прочая, и прочая, выходил иногда на крыльцо или гулял по садику. На голове носил он чёрную шапочку, но не конфедератку, а ермолку, чем поражал сельских пацанов наповал. И звали его не так, как обычных соседей. Звали его Аведикт Лукьянович: для средней полосы России имя звучное, но непривычное. Говорил я с ним всего раз или два, если за разговор считать «Иди, мальчик, не мешай». Но всё-таки общение. Как водится в детстве, я был почти уверен, что тоже буду носить чёрную шапочку.
Почти — потому что мечтал и об оранжевом космонавтском шлеме с гордыми буквами «СССР», и о серой генеральской папахе. Или о чёрной, адмиральской. На дворе — середина шестидесятых; когда и мечтать, если не тогда? в космосе мы первые, осваиваем Арктику с Антарктикой, флот науки бороздит Мировой океан, а на дне морей океанологи обживают подводные дома. И ведь всё — благодаря Науке. Как бы и мне её, Науку, чем-нибудь обогатить? Решить, что ли, теорему Ферма? Или открыть способ ликвидации кариесных полостей путем особой диеты? Может быть, сгодятся и неопровержимые доказательства посещения Земли могущественными пришельцами с далёкой Бетельгейзе — теми, что вошли в русскую мифологию Змеями Горынычами, спящими на каменных тронах где-то в море-окияне: о двенадцати хоботах и с крылышками?
Увы, с годами энтузиазм мой поугас. Это бывает. Антон Павлович Чехов вон тоже в молодости горел желанием послужить науке, диссертацию написать. И тему выбрал весьма любопытную: «История полового авторитета». Но затем отвлёкся, и потому медицина потеряла, а литература обрела. Может, и к лучшему: мало ли в медицине магистров с докторами, всех всё равно не перелечишь. А литература, что литература? Известно что.