Когда солдаты пришли за Наташей, в доме поднялся страшный переполох, Аграфена Ильинична не вынесла, сомлела, и дворня носилась вокруг нее. Петра Николаевича дома не было, объяснить и защитить женщин некому было.
Наташа держала себя в руках: только яркий румянец, а затем сменившая его бледность выдавали ее состояние. Ей позволили только накинуть верхнее платье и не медля увезли из дому.
В карете она, все-таки не выдержав, потеряла сознание и очнулась уже на соломенной подстилке в камере.
Тут у нее была возможность поразмыслить обо всем произошедшем. Холод и сырость пробирали ее до костей, она стала дрожать и услышала, как ее собственные зубы стали выбивать дробь. Она поднялась с пола и пересела на низенькую лавку, стоявшую у стены.
И вот только туг Наташа испугалась по-настоящему, хотя она только предполагала причину своего заключения, но пока не могла быть ни в чем уверенной.
Через некоторое время, которое показалось ей вечностью, дверь отворилась, и в ее камеру взошел караульный, неся с собою низкий табурет. В Наташе проснулась робкая надежда, что сейчас все объяснится и, быть может, это страшное происшествие рассеется как дым.
Караульный меж тем вышел, и вошел мужчина в богатом камзоле и парике, со странно дергавшимся лицом. Он уселся на табурет и пристально взглянул на девушку.
— Догадываетесь ли вы, сударыня, о месте вашего пребывания? — медленно проговорил он.
— Нет, — только и имела силы ответить Наташа.
— Тайная канцелярия… А я — граф Шувалов…
Наташа вспомнила, что говорили при дворе об этом человеке, не знавшем ни к кому жалости, и теперь просто умирала от страха, вглядываясь в странное лицо Шувалова.
— Зачем я здесь? — пробормотала девушка.
Шувалов усмехнулся.
— Ты, что ли, подговаривала Плещеева занять трон? — неожиданно спросил он.
— Я? Трон? Это неправда…
— А он говорил, что ты… Что будто ты — царская племянница и хотела занять принадлежащее тебе якобы по праву место… Это было?
— Нет, нет… Я не говорила этого…
— Значит, все неправда… Плещеев говорил, что есть у тебя некие доказательства твоей причастности к царскому роду.
Наташа замерла. Вот о чем ее предупреждали и мать, и Нарышкины. Вот теперь она поплатится за все: за глупость свою, за доверчивость. Но как мог Александр все это рассказать? Он же клялся сохранить все в тайне.
— Такие вещи, — внезапно произнес Шувалов, — держатся в тайне. Любовник твой в хмельной компании хвастал, что роднится с царской фамилией. А тут, под пытками, доложил то, о чем умолчал ранее…
— Под пытками…
Строки из письма матери так страшно материализовались и вступили в жизнь, как пророчества. Теперь и ее ждала страшная участь.