— А куда он делся? — поинтересовался Неботов. Карпов горько усмехнулся:
— От водки помер. — И пояснил: — Ульяна сгубила. Ото ж была в бутыли наливка из вышнику. Наливку выпили, а в вышник самогону наливали — закрашивали. Самогон тоже выпили. Ну, а бутыль так и стоит. А когда новый вышник поспел, бутыль понадобилась. Ульяна и выбросила усе из бутыли вон туда, — указал за конуру. — А тот дурак, Буян, возьми да и съешь этот вышник. Понравился он ему, чи шо. И опьянел. Прихожу с работы, а он — ну, как пьяный ото, — ходит, качается падает. Упадет, поднимется — гав! и опять упадет. А детвора и Ульяна, как маленькая, стоят и смеются, животы надрывають: Буян пьяный! Ну и я, как дурак, тоже смеюсь. А потом, гляжу, упал Буян и не поднимается, хырчить. Дужа плохо ему, видать, сделалось. Вырвать бы ему. А как? Не человек, пальцы в рот не заложит. Вижу такое дело и думаю: Эээ, да тут не до смеху, надо собаку спасать! Воды ему в рот налил, таскаю за цепь — ниче не помогает. Хырчить, и все. Так и сдох. — Карпов помолчал, склонив голову, добавил: — Жалко. Но Ульяне досталось, ох досталось!
— Да, — протянул Неботов задумчиво. — Интересно. Это ж, смотри: никакая животная не выдерживает той гадости, что человек потребляеть. Чи там водка, чи табак. Вот же пишуть, что лошадь от одной папиросы дохнет. А человек пачку выкурит, и хоть бы што. А этой водки — есть по поллитру зараз выпивають.
— Что ты! — возразил Карпова. — Вон Иван Гладкий, печник, литру, не отрываясь, выдует, рукавом закусит и только тогда начинает плитку класть. А ты — поллитру!
— Иван Гладкий — да, тот — да, тот такой, — закивал Неботов, еще больше поражаясь человеческим возможностям.
Поговорили и снова за работу: режут, кромсают, рубят — быстро, четко, умело.
Через час-полтора все закончено. Только рыжее пятно стынет на снегу, да клочки кудреватого серого пепла от сгоревшей соломы гоняет ветер по двору Но и эти следы Неботов старательно уничтожает, ходит с лопатой, засыпает чистым снегом, притаптывает ногами. Вышла Ульяна — раскрасневшаяся от плиты, возбужденная от работы, приглашает.
— Ну, мужики, умывайтесь да ходите обедать. Упорались, бедные.
Неботов воткнул в сугроб лопату, осмотрел руки.
— Да че там... Дома умоюсь.
— Ну вот ишо!
— Умоюсь и приду, — пояснил он.
— Катерину не забудь позвать.
Умываться я тоже побежал домой. Ульяна прокричала вслед:
— Павловну кличь на свежатину!
— Ладно.
Мать сидела дома одна, грустная, чем-то обиженная.
— Был кабан, и нет кабана,— весело объявил я. Она будто не услышала, молчала. Потом все же спросила: