В течение этого рассказа лицо капитана Краузе медленно наливалось кровью и сейчас из синеватого стало ярко-лиловым. Он все время только хватал (воздух ртом, но сказать ничего не мог. Очевидно, все 42 347 ругательных слов, которыми он славился, стремясь вырваться сразу, устроили давку и застряли у него в глотке.
Видя, что собеседник временно выбыл из строя, Швейк отправился разыскивать Курта, которого, как оказалось, в это время смертным боем били шоферы.
Как назло, едва Швейк отошел, капитан Краузе вновь обрел дар речи. Первые слова, сказанные им, были такой оглушающей силы, что стоявший рядом автоматчик вздрогнул и нечаянно спустил курок, причем прострелил себе ногу, а одна из коров встала на дыбы и пошла бодать санитарный автобус. Все это не вызвало паники и суматохи только потому, что дальше уже некуда было.
Капитан Краузе ругался еще пятнадцать минут без перерыва, пока не вернул себе прежний цвет лица. Только по истечении этого срока его осенила первая мысль. Она была настолько неожиданной, что капитан Краузе сразу захлопнул рот, и челюсть его лязгнула, как крышка старого сундука. «Если этот странный солдат не испугался меня, самого Краузе, — подумал капитан, — значит это какая-нибудь шишка. Наверно, переодетый высший чин. Может быть, даже… Да, да, конечно! Он из гестапо! Сейчас таких больше, чем солдат. А я его чуть-чуть… Ой, что со мной будет?»
И вот самум Краузе, гром и молния Краузе, дьявол Краузе на подгибающихся ватных ногах пошел искать Швейка, чтобы извиниться перед этой важной и опасной персоной.
Чтобы осуществить это намерение, капитану пришлось пожертвовать биноклем, который он разбил о голову одного из шоферов, решивших, что Швейк ничуть не хуже Курта.
— Сейчас же выкопайте его из сугроба, болваны! — приказал капитан шоферам. — Вы знаете, что вы наделали, свиньи собачьи? Вы знаете, кто это такой?
Когда Швейка вытащили и поставили перед Краузе, капитан обратился к нему с нежной улыбкой, которая выглядела на его лице так же дико, как настоятельница женского монастыря, которая нечаянно забрела в мужскую уборную.
— Извините, ради бога. Я надеюсь, они не очень вас помяли? — проворковал капитан.
— Это… тьфу… осмелюсь доложить, тьфу… пустяки, — бодро сказал Швейк, выплевывая снег. — На нашей работе бывают и не такие неприятности.
— Да, ваша работа особая, — понимающе кивнул Краузе. — А простите за нескромный вопрос: вы тут один?
— Осмелюсь доложить, полчаса назад у меня тут был помощник, но они его слишком глубоко запихнули и сейчас сами не могут найти, потому что все сугробы похожи друг на друга. Но вообще-то пока я могу и один справиться, у меня все полномочия.