Череда длинных солнечных дней, бесконечной смены зим и лет. Я обязательно найду, чем заполнить эту зияющую внутри пустоту. Где еще и искать, как не в вечном городе, видевшем столько бед и несчастий самых разных мастей, познавшем крушение империй и слом эпох, лучше всех других городов понимающем, что все человеческое бренно, а вечна лишь равнодушная, одинаково приемлющая добро и зло земля. Наверное, там, среди маков, каждую весну неизменно пламенеющих на тысячелетних развалинах, я смогу смириться, понять, простить… Найду забвение и покой и, может быть, даже смогу описать все, что со мной случилось. Да, почему-то казалось мне, именно в этом я и смогу найти успокоение.
— Значит, мы с вами будем жить в Риме, — повторила я.
Горячие глаза быстро взглянули на меня, и сильный, добирающийся до самых глубин тщательно запрятанной души голос отозвался:
— Да, будем жить… Что нам еще остается?
Солнце опускается ниже, тянется к лазурной кромке моря, и два высоких бокала на парапете перил вспыхивают бледно-желтыми искрами. Она смотрит куда-то за горизонт, в одной ей ведомые, затуманенные вечерним маревом дали. Я же закуриваю очередную сигарету и пытаюсь сосчитать, сколько раз мы с ней вот так молча пили «Moet» ранним июньским вечером. Выходит пятнадцать.
* * *
Пятнадцать лет… Хороша арифметика!
Первый ее день рождения, на котором я была гостьей, прошел безрадостно, мрачно, тоскливо. Мы недавно прилетели из Москвы, и атмосфера прощания — прощания с любовью, с молодостью и беззаботностью, наконец, прощания со ставшим мне родным огромным городом, с каждым его уголком, с каждым памятником и мостом, с каждым кривым переулком, прощание навсегда — слишком еще ощущалась в воздухе. Я не могла выдумать ни одного подходящего тоста, а Стефания смотрела на меня своими сухими тлеющими угольями и, кажется, все понимала. По счастью, вскоре явился Анатолий Маркович, новоиспеченный молодожен — за неделю до этого они со Стефанией расписались в мэрии, по-тихому, без шумихи, не делая никаких заявлений для прессы.
Мне сложно сказать, были ли они счастливы. Нашла ли она в нем ту тихую гавань, из которой ей никогда уже не захотелось отправиться в полное приключений и опасностей плавание. Или смерть самого любимого человека навсегда отбила у нее вкус к любым плаваниям. Как бы там ни было, все девять отведенных им на совместную жизнь лет именно он, невозмутимый мужчина с лицом римского полководца, настойчиво и беспощадно заставлял ее жить. Просыпаться по утрам, есть, пить, выходить на сцену, улыбаться и отвечать на вопросы прессы. Как суровый конвойный, он распознавал и пресекал малейшую попытку к бегству. И все эти годы рядом с ним Стефания оставалась спокойна, бесстрастна, непоколебима. Словно, уподобившись своему древнеримскому супругу, сделалась величественной беломраморной античной статуей.