Я ловлю себя на том, что хмурюсь, так, что больно коже на лбу. Я с силой провожу по нему ладонями, разглаживая складку между бровями, и возвращаюсь мыслями к Рону. Странно, теперь я не испытываю прежней злости.
Только сожаление.
Случившееся в Отделе Тайн изменило меня. Хотя мы никогда не говорили об этом, я знаю, что оно изменило и Гермиону. А Рон остался прежним. Он готов погибнуть, защищая нашу дружбу, но не в силах поглядеть дальше школьных привычек. Впрочем, о ситуации во внешнем мире он не знает. Я не стал пугать друзей и пересказывать разговор с Дамблдором, да в любом случае не успел бы этого сделать.
И теперь Рону кажется, что я набросился на него по какой-то необъяснимой причине. Вдруг начав желать здоровья Снейпу, на которого и смотреть-то спокойно сил моих нет — так периодически хочется съездить по физиономии.
Точно — я внезапно понимаю, почему Рон кинул на меня такой странный взгляд за завтраком. Я отвечал им на вопрос о том, куда подевался зельевар, и, кажется, заломил бровь — совсем как он. Это в общем давняя привычка, но на фоне того, что речь шла о Снейпе, ему показалось…
О, нет. Я слышу, что смеюсь — громко, но невесело. Такого не могло примерещиться даже Рону.
Или могло? Я уже ни в чем не уверен. Мне кажется, Гермиона восприняла не слишком свежую новость о том, что я гей, спокойнее, чем он. Вначале мне казалось, что все обстояло наоборот.
Не знаю, в чем причина, но она не ищет вокруг меня объектов для моей… возможной симпатии.
Долгую минуту мне кажется, что в словах Рона о том, что мне стоит попроситься в Слизерин, был какой-то двойной смысл. Я напряженно вглядываюсь в тщательно оструганную столешницу, потом со вздохом подпираю руками голову.
Я ничего больше не понимаю.
Это беспомощное признание я вынужден делать достаточно часто, но никогда вслух. Я был искренне уверен, что уж нашей-то дружбы никогда не коснется ощущение беспомощности. Я не хочу терять их. Не хочу терять Рона. Я должен… должен как-то объяснить ему, что он не прав.
А по скольким пунктам?
Рон, ты не прав, потому что нельзя желать смерти? Он возразит, что пожелал ее самому зловредному типу во всей школе, которого ненавидят все. Включая половину его собственных студентов. А если я возьмусь объяснять ему причины, по которым не желаю слышать подобных фраз, он опять уставится на меня этим взглядом. И я не знаю, что сделаю с ним в таком случае.
Но что бы ни сделал, дружба наша после этого точно закончится. Превратится в ни к чему не обязывающий треп в общей гостиной. Без посиделок в библиотеке и вылазок из замка под мантией-невидимкой. Без разговоров по душам, без ощущения плеча, к которому мы оба привыкли. После того, как я привык считать его чуть ли не братом, которого у меня никогда не было, мысль нестерпима.