— Понимают, что без вооруженной борьбы самодержавную власть не свергнуть! — с горячим блеском в глазах восклицает Анна Ильинична.
«Совсем молодая, а у рта — две горькие складки, — подумала Каринэ. — И седина в темно-каштановых волосах… Может быть, это с тех пор?..»
Вера Засулич тогда, в Женеве, у озера, хотя и оборвала рассказ на полуслове, но Каринэ уже знала, что восьмого мая в пятом часу утра 1887 года в Шлиссельбургской крепости был казнен Александр Ульянов — старший брат Анны Ильиничны.
— На литературу сильная голодовка повсюду, — задумчиво роняет Одиссей. — Во Львове надо попытаться наладить печатание литературы на украинском языке. Нам нужно бросить в массы десятки, сотни тысяч листовок. Такое количество нелегально в Россию не провезешь! — Лицо Одиссея стало озабоченным. — А надо! Надо! Пусть даже далекими, обходными путями… Когда-то «Колокол» Герцена возили в Россию через Китай.
— А в чемоданах и багаже «княжны» тоже будут искать нелегальщину? — спросила Каринэ.
— Это ей-богу же страшно, девочка! — засмеялся Одиссей.
— Пошлите меня, — горячо попросила Каринэ. — Вот увидите — я сумею!
С искренним восхищением смотрела на девушку Анна Ильинична.
А Одиссей в раздумье тихо говорил:
— Может быть… Если не будет другого выхода… Ведь как-то же надо переправлять литературу. Тысячу раз прав Старик, утверждая, что стихийность, не организованная идеей, еще не сила. В мире есть только одна сила, способная освободить труженика — сила марксистской правды. Нам тяжело? Конечно! Надо бороться… Необходимо! Рабочий класс должен готовиться к битве!
«Как напоминает Ярослава Калиновского… Как напоминает…» — кричало сердце Каринэ.
А что, если спросить Одиссея, как его настоящее имя? Есть ли у него сын? Говорит ли ему что-нибудь фамилия Калиновских? А может быть… Но вдруг ей вспомнился разговор с Ярославом тогда, в Вене, где их впервые свела судьба…
Страшно смущенные, она одновременно нагнулись, что бы поднять книгу, которую Каринэ уронила, и стукнулись лбами.
— О, извините ради бога! — первой воскликнула Каринэ, потирая рукой ушибленный лоб.
— Вам больно? — встревоженно спросил молодой человек. — Простите…
Он произнес эти слова по-русски, по с легким иностранным акцентом. «С польским», — сразу же определила Каринэ.
— Я сама виновата… Лечу как безумная! И вы из-за меня пострадали. Вам ведь тоже больно?
— О нет, нисколько.
Они стояли в коридоре отеля у большого окна, выходившего в сад.
Теперь Каринэ совсем близко видела лицо юноши с пушком пробивающихся усов и бороды, которое светилось добротой и живым умом.