— Если буду жив, наведаюсь к вам… Да, еще вот что — в версте от землянки, за дубовой рощей, есть картофельное поле. Оно не убрано… Ночью не вздумайте огонь разводить… — Он скакнул еще на одну ступеньку, оглянулся. Рая все стояла не шелохнувшись. Савелий добавил на прощание: — Говорят, где-то поблизости партизанский отряд формируется, может, еще и свидимся. — Он улыбнулся и скрылся в «кукушкином» «гнезде»…
То ли от крика ночной птицы, то ли от стона кого-то из сыновей, Рая открыла глаза и пугливо огляделась. Под ее руками, как под крыльями наседки, лежали, зарывшись в сено, ее мальчики. Боясь разбудить их, она осторожно поднялась на колени и огляделась. В землянке по всем приметам до этого кто-то обитал. Не Савелий ли? — подумала Рая. Вот и спички, и соль в консервной баночке, и кусочек засохшего солдатского мыла… Потянулась к лазу, ведущему из этой норы… Выглянула. Лес угрюмо молчал. На темных еловых лапах лежал иней.
Где они сейчас и далеко ли фронт? Что Смоленск давно занят, она слыхала, а вот что немцы уже под Москвой, верить не хотелось. Такого не может случиться. Сколько раз на праздничных командирских пирушках слышала она от мужа и его друзей о мощи Красной Армии. А какие песни тогда пели! «Когда нас в бой пошлет товарищ Сталин…» или «Если завтра война, если завтра в поход…» А ее Геннадий попусту болтать языком не будет. Ее муж подполковником стал в 34 года, полком командовал, а такое зазря не давали. Нет, нет! Войне долго не быть! Рая как могла отгоняла от себя мрачные мысли. Только бы им пережить эту недолгую маяту…
Она, как волчица, напрягла слух, — услышала: где-то недалеко журчит вода. Тихонько выползла из землянки, набросив на детей валявшуюся здесь немецкую шинель, крадучись пошла на шум воды. В овраге тонкой змейкой под желтыми опавшими листьями бежал ручеек с родниковой водой.
Рая окунула лицо в ручей до самого его дна и жадно стала пить сводившую скулы воду. Ужаснулась своим рукам, черным от паровозной копоти. Умылась. Ободрило и бледное солнце, показавшееся сквозь туманную пелену.
А там… На седьмой или восьмой день их подземного прозябания они отправились выкапывать картошку на поле, слегка уже прихваченном первым утренним заморозком.
Гришутка кряхтя стал тянуть жухлую ботву. Она оборвалась. Клубни даже не показались… Огорченный, мальчик со злостью отбросил от себя пучок никчемной травы и слезливо выкрикнул:
— И «кукушка» не свистит!..
Саша согревал свои озябшие пальцы паром изо рта, косился на угрюмо молчавшую мать.
— Ладно тебе канючить, — прикрикнул он на младшего. — Может, его на другую работу послали. Правда, мама?