"Везу белье в прачечную, начальнички. Белье в прачечную везу".
Внутренние ворота открылись, и я вкатил тележку во дворик. Темнота на улице - глаз выколи! Если бы не прожектор охраны, не сразу и сообразишь, куда ехать. Теперь миновать вышку с часовым - и бегом к стене дизельной, в спасительную тень. Вспомнил Джексона и вполголоса, обращаясь к Мэнни и надеясь, что он меня слушает, говорю: "Видал такого?.. Эти белые кошечки все время достают сукина сына Джексона..." Из глубины тележки донеслось глухо: "Заткнись!" И это вместо благодарности?.. У дизельной я тормознул: "Все в порядке, приятель. Вылезай! Вылезай..." Белье зашевелилось, и показался Мэнни. Он отряхнулся, расправил с хрустом плечи, перемахнул через борт тележки. Я нерешительно сказал ему: "Ну, давай, топай..." Мэнни на ходу ответил: "Спасибо, малыш". Я теперь твой должник", - и исчез за дверью дизельной. Все заготовленные заранее речи выпали из моей памяти, голос в один миг сел, и я прохрипел: "Эй, Мэнни... Возьми меня с собой", - но дверь медленно закрылась за ним. Я затоптался на месте: "Вот черт! Я тоже иду", - и начал зачем-то вытряхивать грязное белье из тележки: "Я тоже иду, дружище! Провалиться мне на этом месте"... Мне понадобилось несколько секунд, чтобы решиться. В конце концов, почему Мэнни может на это пойти, а я - нет? "Да, черт возьми, я иду! Я иду, Мэнни. Я тоже делаю ноги..." - и, приоткрыв дверь, я скользнул в кромешный мрак дизельной.
Когда глаза привыкли к почти полной тьме, я увидел в глубине здания, рядом с огромной застывшей машинной глыбой, голого Мэнни, который мазал себя каким-то дерьмом и обматывал кусками ленты-липучки. Мне показалось на мгновенье, что он свихнулся, и я окликнул: "Эй, Мэнни!.." Голос мой гулко отозвался в стенах дизельной, и Мэнни раздраженно оборвал меня: "Заткнись, кретин! Что ты здесь делаешь?" "Ну, я подумал, может, я пригожусь тебе, приятель..." Он снова презрительно проговорил: "Да что от тебя толку?" Я взорвался: "Да пошел ты... У меня две руки, а у тебя, что ни говори, одна. И потом, я ведь могу не только самого себя тащить, так что... В общем, смотри..." Уже спокойно Мэнни добавил: "Я взял теплые свитера". Он хотел остановить мой порыв, но еще больше подстегнул меня, и я завопил: (если можно завопить почти шепотом): "Вот сукин сын! Посмотрите-ка на этого придурка" Наверное, Мэнни был покорен именно тем, что я не сломался под его напором. Он сказал только: "Ладно. Раздевайся. Обмазывай себя тюленьим жиром и обматывай липучкой..."
Я начал раздеваться и, чем больше снимал с себя одежды, тем сильнее чувствовал дьявольский холод зимней аляскинской ночи. К тому же меня колотила дрожь исчезающего напряжения после поединка с Джексоном, и я лишь бормотал: "Ладно... Ну, держитесь... Ладно..." Когда же первый шлепок вонючего и разбавленного еще каким-то дерьмом жира растекся по моему телу, пронзил меня, я вскрикнул: "О, мамочка! Какая мерзость!" Но, глядя на Мэнни, я все больше входил в ритм его движений: шлепок жира - оборот липучки вокруг тела - шлепок жира... Я только приговаривал: "Черт побери! Черт побери!" Через минуту все было закончено, и я спросил: "Отлично, Мэнни... Что делаем дальше?" - но он опять оборвал меня: