— Армянинъ? — задалъ вопросъ Николай Ивановичъ, сообразивъ при упоминаніи о Нахичевани о національности говорящаго.
— Арменски человѣкъ, — кивнулъ тотъ. — Мы мясникъ, фруктовщикъ будемъ. Ходы на часъ, дюша мой, покупать апельсины. Кишмышъ есть, коринка есть. Наша лавка здѣсь рядомъ.
— А въ самомъ дѣлѣ недурно-бы купить апельсиновъ, — сказала Глафира Семеновна.
— Есть, есть, барыня! Хороши портогалы есть. Угощеніе дадимъ. Изъ Москва? — спросилъ армянинъ.
— Нѣтъ, изъ Петербурга.
— Знаемъ Петербургъ. И тамъ есть арменски люди.
— А вы давно здѣсь въ Константинополѣ? — начались разспросы.
— Мы настоящій стамбулски арменинъ есть, а только торговали въ Нахичевань и въ Ростовъ-на-Дону. И папенька, и маменька наши изъ Стамбулъ.
Супруги допивали чай, а мясникъ-армянинъ ждалъ и разспрашивалъ ихъ, гдѣ они остановились, нравится-ли имъ Стамбулъ. Онъ самъ спросилъ себѣ у кафеджи чашку кофе и не только выпилъ кофе изъ маленькой чашечки, но даже вылизалъ изъ нея языкомъ всю гущу, оставшуюся на днѣ. Но вотъ супруги напились чаю, щедро разсчитались съ кланявшимся и скалившимъ отъ восторга зубы кафеджи, и армянинъ повелъ ихъ въ свою лавку, находившуюся дома черезъ два. Вся толпа тотчасъ-же перекочевала за ними. Купили они у армянина апельсиновъ, миндальныхъ орѣховъ, фисташекъ. Армянинъ усадилъ супруговъ у себя въ лавкѣ и, пославъ къ кафеджи за кофе, сталъ ихъ подчивать кофе. Отказаться было не ловко. Онъ уже узналъ, какъ зовутъ супруговъ, и величалъ ихъ по имени и отчеству. Николай Ивановичъ спросилъ въ свою очередь, какъ зовутъ армянина.
— Карапетъ Абрамьянцъ, отвѣчалъ онъ. — Карапетка… Зовите Карапетка — вотъ и все.
— Съ какой стати? Вы купецъ, я купецъ. Одного поля ягоды мы. Будемъ звать и васъ по отчеству. Карапетъ Иванычъ, что-ли?
— Зачѣмъ Иванычъ? Папенька мой былъ Аветъ.
— Ну, такъ Карапетъ Аветычъ. Вотъ что, Карапетъ Аветычъ… началъ Николай Ивановичъ: Хочу я переѣхать въ другую гостинницу. Не нравится мнѣ тамъ. Очень ужъ все чопорно тамъ, модно, все на англійскій манеръ. Пьютъ и ѣдятъ по часамъ… Отъ такого часа до такого… А въ остальное время ни съѣсть, ни выпить ничего не допросишься. А мы этого не любимъ, мы люди русскіе. Намъ вотъ сейчасъ подавай, когда захотимъ. А главное, что настоящаго чаю тамъ напиться нельзя. Самовара нѣтъ. Но это бы еще ничего. А кипятку, подлецы, не даютъ. Даютъ теплую воду, а кипятку нѣтъ.
— А сколько платишь за комнату?
— Да плата-то чортъ съ ней. Мы не изъ-за платы. А гостей не уважаютъ, не хотятъ по нраву потрафить. Платимъ мы, кажется, двѣнадцать франковъ, сказалъ Николай Ивановичъ и взглянулъ на Нюренберга, ожидая подтвержденія.