Такъ прошло съ полчаса. Но вотъ опять стукъ въ дверь.
— Кто тамъ? закричалъ Николай Ивановичъ.
За дверью по-болгарски разговаривали два гололоса. Наконецъ, въ комнату заглянулъ корридорный и доложилъ:
— Экселенцъ! Господинъ прокуроръ молитъ да видѣти экселенцъ.
Николай Ивановичъ бы весь застылъ на мѣстѣ и поблѣднѣлъ. Глафира Семеновна слезливо заморгала глазами.
Въ комнату мѣшковато вошелъ нѣсколько неуклюжій, но съ красивымъ лицомъ бородатый брюнетъ среднихъ лѣтъ, гладко остриженный, въ черномъ жакетѣ и сѣрыхъ брюкахъ и раскланялся.
— Позвольте отрекомендоваться: вашъ сосѣдъ по номеру, прокуроръ болгарской службы Стефанъ Авичаровъ, сказалъ онъ чисто по русски. — Простите, что безпокою васъ въ такой неурочный часъ, но сейчасъ узнавъ отъ здѣшній прислуги, что вы сегодня утромъ уже уѣзжаете, не могъ отказать себѣ въ удовольствіи поговорить съ вами, тѣмъ болѣе, что можетъ быть мы уже и старые знакомые. Николай Ивановичъ Ивановъ, какъ я прочелъ на доскѣ у швейцара? спросилъ онъ. — Съ нимъ я имѣю удовольствіе говорить?
Николай Ивановичъ, блѣдный какъ полотно, попятился и, взявшись за спинку стула, отвѣчалъ:
— Точно такъ-съ, Николай Ивановичъ Ивановъ, петербургскій купецъ Ивановъ, а это вотъ моя жена Глафира Семеновна, но долженъ вамъ сказать, что все то, въ чемъ вы меня подозрѣваете, совершенно несправедливо и я знать ничего не знаю и вѣдать ничего не вѣдаю.
Прокуроръ вытаращилъ глаза.
— Да-съ, продолжала за мужа Глафира Семеновна. — Все что вы объ насъ думаете, все это совершенно напрасно. Мы мирные туристы, ѣздимъ съ мужемъ ежегодно по Европѣ для своего образованія и, посѣтивъ славянскій городъ Софію, ужъ никакъ не ожидали, что попадемъ въ какое-то подозрѣніе. Мы, какъ русскіе люди, ожидали отъ своихъ братьевъ славянъ дружественной встрѣчи, а не придирокъ отъ судейскихъ лицъ.
— Именно, именно… опять подхватилъ Николай Ивановичъ. — Тѣмъ болѣе, что въ настоящее время въ Болгаріи поворотъ ко всему русскому.
Прокуроръ слушалъ и недоумѣвалъ.
— Позвольте… Тутъ, очевидно, какое-то недоразумѣніе… Надо объясниться, проговорилъ онъ.
— Да и объясняться нечего. Я ничего не знаю. Хоть подъ присягу меня, такъ ничего не знаю. Вольно-жъ было людямъ величать меня Богъ знаетъ какъ! А я ничего не знаю, стоялъ на своемъ Николай Ивановичъ.
— Да, тутъ недоразумѣніе, повторилъ прокуроръ, — А потому позвольте разсѣять это недоразумѣніе и увѣрить васъ, что визитъ мой не имѣетъ никакого служебнаго характера.
— О, знаемъ мы васъ судейскихъ! сказала ему Глафира Семеновна.
Прокуроръ сконфузился и приложилъ руку къ груди.