— Ты все не такъ понимаешь меня. Ну, не трогаютъ ее у васъ?
— Я тебѣ, говорю, если ее кто тронетъ, такъ мы сами всякаго тронемъ!
Я начиналъ бѣситься.
— Опять все не то… Ну, не цалуютъ ее у васъ? — пояснилъ я ему.
— Ахъ, да… ты насчетъ заигрыванья? Нѣтъ, у насъ на этотъ счетъ бѣда! Ни въ жизнь! Сейчасъ штрафъ… Какъ застанемъ кого — сейчасъ съ того четверть водки штрафу и послѣ шабаша выпьемъ. У насъ на этотъ счетъ строго… и ахъ, какъ строго!
— Но вѣдь все-таки случается-же?
— Какъ не случаться, случается. То сами застанемъ, то она намъ нажалуется. И ужь тогда хоть ты въ кровь расчешишь, а коли виноватъ, такъ ставъ четверть!
— Ну, вотъ видишь: объ этомъ я и спрашивалъ. И часто вамъ это угощеніе достается?
— Часто. А то какже? Вѣдь у насъ артель. Мы водки-то, почитай, сами и не покупаемъ, — все штрафная.
Прислушивавшійся къ нашему разговору монахъ улыбнулся.
— Значитъ, каждый день разрѣшеніе вина и елея, — проговорилъ онъ, но тотчасъ-же спохватился, перекрестился и прибавилъ: Господи, прости мое согрѣшеніе!
Поѣздъ тихо подъѣзжалъ къ станціи. Его тормозили. Мужикъ поднялся съ мѣста, нахлобучилъ на голову картузъ и, роясь въ карманѣ, сказалъ:
— Пойдти да выпить малость на пятачокъ, а то со сна-то какъ будто что-то знобить стало…
1874