Немало свидетельств о разложении армии: «Пехота шла по белорусским деревням, как татары по покоренной Руси. Огнем и мечом. Солдаты отнимали у жителей все съестное, для потехи расстреливали из винтовок коров, насиловали женщин, отнимали деньги. Офицеры были запуганы и молчали. Были и те, которые сами, ища популярности у солдат, становились во главе насильнических шаек».
Вот чем для России закончилась война, чем обернулась свобода: «В голове все решили, что война кончена — Какая нонче война! — Нонче свобода! Это звучное славное слово стало синонимом самых ужасных насилий».
«К этому надо привыкнуть, — успокаивали в военном министерстве. — Создается армия на новых началах, сознательная армия. Без эксцессов такой переворот обойтись не может. Вы должны во имя Родины потерпеть». Но армейская верхушка зрила в корень: «Армия погибла. У нас толпа опасная для нас и безопасная для неприятеля».
А служилое дворянство — офицерство, генералитет — орудие февральской революции, опора и надежда нового режима? Один из архитекторов февраля В. Набоков отмечал, что офицерство разделилось на два течения. Первые, чтобы удержаться на командных высотах, потакали солдатской революционности, провоцируя дальнейшее разложение армии, подрыв дисциплины, утрату сознания воинского долга, утверждение панибратства, поражение войск чумой анархии. Другие, не готовые мириться с новыми порядками, становились бельмом на революционном глазу высокого начальства и предметом разгульной ненависти солдатской военщины. Таким образом, «лучшие, наиболее сильные, добросовестные элементы исчезали, а оставалась либо жалкая дрянь, либо особенно ловкие люди, умевшие балансировать между двумя крайностями».
Известно, что и откуда гниет, и республиканская армия не явилась исключением. По воспоминаниям современников, «командный состав» отличался изрядной вороватостью». Убийственную характеристику армейским верхам дает Троцкий: «Генерал Алексеев, серая посредственность, старший военный писарь армии, брал уступчивостью. Корнилова, смелого боевого начальника, даже почитатели его считали простаком; Верховский, военный министр Керенского, отзывался позже о Корнилове, как о львином сердце при бараньей голове. Брусилов и адмирал Колчак несколько превосходили, пожалуй, других интеллигентностью, но и только. Деникин был не без характера, но в остальном совершенно ординарным армейским генералом, прочитавшим пять или шесть книг. А дальше шли Юденичи, Драгомировы, Лукомские, с французским языком или без него, просто пьющие и сильно пьющие, но в остальном совершенные ничтожества». На это многие лишь ухмыльнутся. Мол, что можно ожидать от сволочи Троцкого, ненавидевшего и изничтожавшего все русское. Так-то оно так. Это действительно слова о врагах, о побежденных врагах. Но именно этот фактор придает мнению большевистского вождя весомость и объективность. Все творческое наследие Троцкого кричит тщеславием и самолюбием. Всякий его успех на страницах «Истории» гремит победой, победа — триумфом. Везде блестящее «я» вдохновителя, организатора, стратега. Но оценка русского генералитета как пьющего ничтожества не столько оскорбляет память лидеров белого сопротивления, сколько умаляет славу автора, обесценивая победы красных на фронтах гражданской войны.