С Путиным Сергеича познакомил Собчак. Сам Анатолий Александрович, по мнению Кума, был человеком теоретическим, ярким, харизматичным, но абсолютно лишенным деловой хватки и политического хладнокровия. Такие, как Собчак, падали в обморок при виде пореза на собственном пальце, но по лужам чужой крови шлепали равнодушно. Он не верил даже своим демократическим убеждениям, но зажигал ими сотни тысяч сограждан, уставших от коммунизма. Примером этой метаморфозы стало его долгожданное вступление в КПСС в 1991_м году, за несколько месяцев до гибели Партии. Он был незаурядно интеллигентен. Даже матерщина Анатолию Александровичу давалась настолько тяжело, что резала слух окружающих смачной брезгливостью и неестественной натужностью. Будучи почти филологом, Собчак почитал мат за особый язык, подобный иностранному, — язык скотов, без владения хотя бы навыками которого он боялся оказаться непонятым даже своим ближайшим окружением. Мат, вымученный устами Анатолия Александровича, придавал его интеллигентным разглагольствованиям вящую значимость приказа.
Изгнанный из гэбэшной резидентуры в Германии за не чуждые всякому молодому человеку шалости, Путин пришел к Собчаку в Ленинградский университет. Опытный наставник мобилизовал отвергнутую «кровавой гэбней» восторженную алчность своего помощника для дел практических, неприглядных, без которых наша демократическая власть непременно превращается в лишь самоубийственное словоблудие. Володя был послушен, исполнителен и предан настолько, что даже стал крестником единственной наследницы градоначальника северной столицы.
Но уже в то время, когда Собчак вместе с единомышленниками в обшарпанных университетских кабинетах высасывали из Локка и Гоббса либеральные доктрины, русские парни из тамбовских сел по кабакам и рынкам начинали конвертировать этот невнятно-красивый демократический пафос во власть и деньги. Володя по прозвищу Кум, неплохой боксер с атрофированным чувством страха, сначала вышибалой бил морды хамам на дверях кафе «Роза ветров», затем вместе с соратниками крутили наперстки, лишая лоховатых граждан азартных излишеств. А потом Питер вздрогнул от лязга затворных рам в войне за социалистическое наследство.
В душе Владимир Владимирович восхищался бандитской эстетикой. Он завидовал отчаянной брутальности колхозных пацанов, хозяевами рассекавших на «Мерседесах» по городу-герою, в котором он, коренной ленинградец, за копейку малую шнырил на профессора Собчака. Володя тоже хотел «Мерседес» и сотовый телефон, похожий на чемодан, хотел блатовать, строго корча бровями. Он мечтал быть похожим на них, но в силу характера и обстоятельств позволить он мог себе лишь малиновый пиджак, на цвет которого не переставал удивляться Анатолий Александрович. С особым шиком Володя, подражая братве, носил свой красный макинтош поверх адидасовских штанов.