— Случай доказывает по меньшей мере одно: бесстрашия тебе не занимать, — ответил я. — Большинство из нас даже не попытались бы пойти против всех, а ты не побоялся.
— Да, — ответил он. — Обещал матери и не мог нарушить слово. Бедняжка была ничуть не умнее тебя. Во всем мне верила. Помнишь, однажды в субботу ты застал меня в тот момент, когда я в одиночестве объедался кексами с джемом?
Воспоминание заставило рассмеяться, хотя, видит Бог, мне было вовсе не до смеха. Тогда я обнаружил Сирила перед таким количеством сладостей, от которого любой болел бы целую неделю. Выбросил запасы на улицу, а обжоре надрал уши.
— Мама давала мне на карманные расходы полкроны в неделю, — пояснил Харджон, — а я говорил ребятам, что получаю только шиллинг, чтобы на остальные восемнадцать пенсов набить брюхо в одиночестве. Уже тогда врал без стыда и совести!
— Это была всего лишь школьная проделка, вполне естественная, — возразил я.
— Конечно, — согласился он. — А сейчас в таком случае всего лишь мужская проделка, тоже вполне естественная; но именно этот пустяк разрушит мою жизнь, превратит из человека в животное. Бог мой, неужели считаешь, что я не знаю, чем опасна эта женщина? Тем, что утащит за собой вниз, опустит до уровня джунглей. Все мои высокие идеи, все честолюбивые планы, труды целой жизни пропадут, ссохнутся до мелкой практики в узком кругу платных пациентов. Буду юлить, изворачиваться и хитрить ради щедрого дохода, чтобы жить подобно паре разжиревших хищных зверей, богато и безвкусно одеваться и чваниться собственным благополучием. Ей всегда будет мало. Такие женщины напоминают пиявок; единственный их возглас: «Дай, дай, дай!» До тех пор, пока смогу исправно снабжать ее деньгами, она будет меня терпеть, а ради этого я продам и сердце, и мозг, и душу. А она обвешается драгоценностями и полуголая будет кочевать из гостиной в гостиную, чтобы строить глазки каждому встречному: в этом и заключается для нее смысл жизни. А мне ничего не останется, кроме как семенить следом, на всеобщее посмешище и презрение.
Болезненно страстная откровенность лишила смысла любые слова, которые можно было бы произнести в ответ. Разве существуют на свете аргументы более сильные, чем те, которые человек выложил перед собой сам? Ответ на любое замечание был известен заранее.
Трагическая ошибка заключалась в том, что я считал Сирила Харджона не таким, как остальные мужчины. Теперь же начал видеть в друге простого смертного, сочетающего в себе и ангельское начало, и черты откровенно демонические. Но он позволил обратить внимание на немаловажное обстоятельство: чем влиятельнее в душе одна сила, тем слабее другая. Природа стремится сбалансировать собственные труды: чем ближе к небесам листья, тем глубже в темноту подземелья уходят корни. Я знал, что страсть к порочной женщине не оказывала ни малейшего влияния на истинную любовь. Животное влечение не соприкасалось с духовным стремлением к прекрасному. Мелкие происшествия, которые прежде озадачивали, теперь обрели ясный смысл. Вспомнилось, как часто, допоздна засидевшись за работой, я слышал в коридоре тяжелые неуверенные шаги; как однажды, оказавшись в неопрятном районе города, заметил человека, подозрительно напоминавшего Сирила. Догнал и окликнул, однако тот лишь зло взглянул затуманенными глазами. Я решил, что обознался, и немедленно ретировался. И вот сейчас мрачное лицо шагавшего рядом грешника отмело все сомнения.